оказались прочно сложенными, нигде не видно было никаких огрехов. И здесь, на улице, исправно сияло солнышко, на нем шильдбюргеры тоже никаких изъянов не приметили.

Тогда они возвратились в ратушу, но там уже и впрямь никаких недочетов не увидели — за недочетом самого света.

Да что тут долго толковать? Не открылась им причина такой темноты, сколько они свои глупые головы ни ломали, и осталась она для них темной загадкой.

Великий страх объял шильдбюргеров, и для пользы дела они снова бросили клич: «Все на сходку!»

КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ ДОГАДАЛИСЬ, ОТЧЕГО У НИХ В РАТУШЕ ТЕМНО, И ЧТО ОНИ ПОСЛЕ ЭТОГО СДЕЛАЛИ

Долго жители Шильды не могли нарадоваться на свою ратушу и заседали в ней с утра до ночи. На их счастье, до самой осени ни разу дождя не было, и потому дыра в крыше не помешала им принять немало важных решений.

Но вот ласковое лето миновало, и солнышко стало частенько прятать свое веселое лицо за серые тучи — приближалась зима, суровая и немилостивая, и все чаще в Шутовской палате стало накрапывать.

Не понравилось это шильдбюргерам, и решили они, что раз человек под зонтом не мокнет, то и они не отсыреют, ежели крышу свою починят. Они снова заложили крышу черепицей, полагая, что раз летом они грелись на солнышке, как им велела матушка-лень, то и зимой им надобно подле печки сидеть, дабы руки и ноги у них не замерзли.

Но вот починили они крышу и отправились снова в палату. И что бы вы думали? В ратуше было так же темно, как и прежде.

Снова сидели шильдбюргеры с лучинами на голове в темной ратуше и держали совет. Наконец дошла очередь говорить одному шильдбюргеру, который никогда не считал себя за последнего дурака, — дабы не оскорбить его скромность, я не буду называть его имени.

Ну так вот, встал этот шильдбюргер и заявил, что лучше всего будет, если они поступят так, как посоветует его кум. С разрешения высокого собрания он тут же покинул палаты, чтобы сходить позвать кума.

Покамест он ощупью пробирался вдоль стены (лучина у него на голове давно погасла!), он заметил в одном месте полоску света: должно быть, здесь плохо законопатили стену. Тут он глубоко вздохнул, вспомнил о своей прошлой мудрости, от которой, как и все другие, отказался, быстро вернулся в палату и начал:

— Что ж, соседушки, разрешите теперь и мне слово молвить.

А когда ему разрешили, он продолжал:

— Вот я так скажу: к примеру, заведется у меня какая-нибудь привычка и вытеснит то, что мне досталось от природы. Удивительное дело, дурные привычки особливо быстро вытесняют природные и сами как бы делаются второй натурой человека. Так и у нас. Ведь поныне мы были людьми с умом и соображали, что к чему. А теперь приняли шутовские привычки, и так они нам пришлись по нутру, что с успехом изгоняют на роду написанные. Люди вполне разумные, мы теперь сделались шутами и с шутовством своим не желаем расставаться ни за какие блага. Попали мы в такую беду и никак не можем понять, в чем наша ошибка, почему мы всё в потемках сидим? И никто не догадался, что мы у своей ратуши окна забыли сделать. Нельзя так сразу шутами себя выставлять. Очень это грубо получается. Такое только всамделишным дуракам к лицу.

Перепугались тут шильдбюргеры — как же это они оплошали? Получилось, будто они и вовсе богом обижены! Даже друг на друга глядеть им стало стыдно. А потому они сразу без всяких заседаний и проволочек принялись проламывать стены ратуши, и не нашлось ни одного, кто отказался бы от отдельного оконца, о коем потом мог бы сказать: «Вот оно, мое оконце, и только и свету, что в нем».

Очень скоро ратуша оказалась готовой, недоставало только внутреннего устройства, а о нем речь впереди.

КАК ШИЛЬДБЮРГЕРЫ В СВОЕЙ РАТУШЕ ПАЛАТЫ ГОТОВИЛИ

Прорубили шильдбюргеры в своей ратуше окна и принялись за внутреннее устройство.

Прежде всего решили они прибрать Шутовскую палату, а затем уже взяться за Палату для корпения и уже после всех за Палату для потения.

Не прошло много времени, и треугольная ратуша, всем шутам на славу, была устроена и вновь освещена.

Настала зима, выпал первый снег, и городской голова затрубил в свой знаменитый рог. Услыхав его, шильдбюргеры гурьбой поспешили в ратушу. И надобно сказать, до того они теперь поумнели, что никто из них не забыл прихватить полено, — надо же было печь протопить, а обременять казну расходами на дрова негоже. Но когда они собрались в Шутовской палате, то увидели: в ратуше не только никакой печи нет, но даже и место ей не определено.

Снова переполошились шильдбюргеры.

— Неужто мы, как ослы длинноухие, — воскликнули они, — никогда свою ратушу не наладим? Где ж нам теперь печь ставить?

Одни советовали сложить печь за дверью — там она, дескать, никому мешать не будет. Другим это не понравилось: ведь городскому голове положено возле самой печи сидеть, а так он будет торчать за дверью! Это ж курам на смех!

Много разных советов выслушали шильдбюргеры. Долго судили и рядили, все подходящие места для печи осмотрели и никак решить не могли — где же печь ставить? Наконец нашелся один советчик и предложил сложить печь за окном, прямо на площади. И пояснил тут же, что ежели голова пожелает сидеть возле самой печи, дабы мудрость его никогда не замерзала, то можно ему выделить место у окошка. Пусть он оттуда на печку глядит и греется.

Такой совет всем шильдбюргерам пришелся по душе, и они от радости в ладоши захлопали. Но нашелся среди них один житель, которому вечно все было не так. Поднялся сей «не так» и заговорил:

— Вы говорите так, а я говорю не так. Куда, к примеру, пойдет жар, что должен наши палаты согревать, где нам потеть да корпеть положено? На улицу! А всю улицу, сколько ни топи, нам никогда не натопить. Т а к я говорю или не та к? А чтобы жар от печи к нам в наши шутовские палаты шел, надобно рыболовную сеть взять и одним концом к печке на площади приладить, а другим к окну. Вот весь жар к нам и пойдет, некуда ему больше деться. Т а к я говорю или не так?

— Так ты говоришь, — отвечает ему голова. — И за умный совет превеликая тебе благодарность и почет. Отныне второе