Женился после нее трижды, а умер с ее кольцом на пальце. Чувства переполняли Чичи, но плакать она не могла. Она надела кольцо себе на большой палец и села на кровать рядом с Тони. Он уже начинал преображаться, как происходит всегда, когда смерть начинает завладевать чертами. Цвет лица менялся, и оно больше ничего не выражало. Душа отлетела, а вместе с ней Тони покинули красота, достоинство и надежда. Душа оставила тело, будто потерявший смысл механизм. Чичи продолжала держать его ладонь, вспоминая тот день на пляже, много лет назад, когда он предложил ей свою руку, а она не захотела ее отпускать. Сбросив туфли, она забралась на кровать и легла рядом с ним, как поступала столько раз, когда он, бывало, поздно ночью притащится домой после концерта. В те времена им было невыносимо расстаться даже на одну-единственную ночь. Она вспомнила, как быстро он засыпал, обессилевший после выступления, и как она старалась не шевелиться, чтобы не потревожить его, зная, как сильно он нуждался в отдыхе. В молодости она обнимала его, когда он спал, просто чтобы быть ближе к нему. Те дни перешли в ночи, перетекшие в годы – потерянные годы, когда он ее бросил, – или это она его прогнала? Да кто уже помнит? Теперь и середина, и конец их брака тонули в тумане, ясно виделось лишь начало, когда они были счастливы. Нельзя сказать, что их совместная жизнь протекала легко. Будь она песней, то уж точно не стала бы простенькими куплетами из тех, которые оркестр играл с ходу по заявкам зрителей, даже не нуждаясь в репетициях. Впрочем, блистательным шлягером вроде тех, которые все знают, но мало кто еще исполняет, их совместный путь тоже не был. Положа руку на сердце, не только ему, но и ей нелегко дались самоотверженность и преданность. Песня их жизни не была ни шуточной, ни юмореской. Они значили друг для друга все, но, как и все шедевры, созданные из ничего, то, что у них получилось, не обошлось без изъянов. Произведение искусства? Пожалуй – иногда. Но не из тех, что приходятся по вкусу каждому. Ошибки? Множество. Слишком много, чтобы их перечислять, а в исповедальне они бы надолго задержали священника. Но теперь отпущения грехов больше не требовалось. Она его дала. Все было прощено. Все.

Чичи закрыла окно в спальне, отгораживаясь от холода и завываний пожарных машин на Лексингтон-авеню. Она включила свет, встала перед туалетным столиком и стала расчесывать волосы. Наклонившись поближе к зеркалу, она пристально изучала свое лицо.

Затем открыла баночку дорогого ночного крема, который обещал больше, чем Тони Арма перед женитьбой, и осторожно нанесла его на лицо. Потерла ладони, чтобы остатки крема впитались, и тут ее взгляд упал на обручальное кольцо Тони, лежавшее в лотке для украшений.

Чичи открыла шкатулку с драгоценностями. Под верхним ярусом лежали кольца из ее прошлого, отмечавшие драгоценными камнями и золотом важнейшие дни ее жизни. Она нашла золотое кольцо-шеврон с крохотным бриллиантом, подарок отца на шестнадцатилетие; выпускное кольцо из старшей школы Святого Иосифа, помолвочное кольцо с выложенным из бриллиантов сердечком и, наконец, отполированное до блеска обручальное кольцо из желтого золота.

Когда Тони и Чичи записали свой первый шлягер, Тони взял их купленные в Калифорнии обручальные кольца и отдал переплавить в тонкие золотые колечки.

Чичи нацепила очки и прочла надпись внутри кольца. Жена Тони.

Она надела на палец обручальное кольцо – кольцо, которое не носила уже много лет, – и сжала левую руку правой, будто та была повреждена. Но она просто защищала кольцо – от всего, что пошло не так, что нельзя было исправить и что теперь так и останется неисправленным. Чичи легла в постель и натянула покрывало до подбородка. Ее знобило.

Чичи посетило то же странное ощущение, которое она испытала, когда полюбила Саверио Армандонаду. Ей было страшно.

Чичи не заходила в свою квартиру в «Мелодии» с тех пор, как Тони окончательно переехал туда в 1981 году после развода с Дорой. Не осталось другой жены, которая бы привела квартиру в порядок, – точнее, если начистоту, ни одна из прочих женщин не сочла это своей ответственностью. Чичи покачала головой – вот тебе и ирония судьбы. Бегали-бегали, играли в музыкальные стулья, да в итоге только Чичи и осталась стоять. Она повернула ключ в замке и вошла в прихожую.

Квартира оказалась чистой, но потрепанной – без ремонта не обойтись. Судя по всему, каждая очередная женщина воевала с определенными цветами, предметами мебели, коврами – и побеждала. Но в основном Тони сохранил изначальную обстановку, выбранную Чичи, а значит, он по-своему сохранил также и изначальное предназначение этой квартиры. Чичи открыла окна, чтобы проветрить комнаты. В воздухе держался запах табачного дыма – значит, Тони продолжал курить даже после того, как у него обнаружили рак легких. Это подозрение подтвердилось, когда Чичи набрела на полную пепельницу окурков. Санни заходила, чтобы забрать почту, и оставила на кухонном столе несколько экземпляров лонг-айлендской местной газеты с некрологом Тони.

Чичи тихо хихикнула. Близнецы называли Джинджер клопом, так что, быть может, какие-то крохи справедливости еще сохранились в этом усталом мире.

Она медленно прошлась по квартире, заглядывая в гардеробы, шкафы и ящики, и постепенно добралась до главной спальни. Там она распахнула двери гардеробной и стала перебирать вешалки с костюмами, пиджаками и брюками Тони. Одних только смокингов шесть, по одному на десятилетие, начиная с эпохи гастролей с «Братьями Дорси». Какое-то время Чичи просто вынимала коробки, открывала их, копалась в пластмассовых ящиках. Должно быть, одна из жен наняла профессионала для организации вещей, так как ящики были отмечены этикетками: «парадные носки», «носовые платки», «плавки» и так далее.

Еще в гардеробной стоял сундук кедрового дерева, заполненный аккуратно сложенными шерстяными свитерами Тони и пропитанный ароматом его одеколона от Фаберже. Его коллекция шелковых галстуков-бабочек была разложена на папиросной бумаге в коробке от «Эрмес», как кусочки детской мозаики. На полу гардеробной, рядом с его туфлями, она нашла коробку с надписью Чичи. Там был реквизит, оставшийся от их старых номеров. Реликвии.