В Морском архиве в Ленинграде можно найти, например, следующие документы. В 1712 году, в первых числах июля, доносил генерал-адмиралу, графу Апраксину, в Петербурге в Адмиралтейскую канцелярию дворянин города Тамбова Азовской губернии Яков Алексеев сын Пещуров, что он прибыл к «городовому строению» в Петербург «с работными трехмесячными людьми и на дачу им с денежною казною». После сдачи людей и денег у него осталось на руках «двоешейных цепей 423 цепи железных, которые были на тех работниках для охранения в дороге от побегу». Пещуров не знал, что дальше делать с этим своеобразным ожерельем, которым были украшены шеи тамбовских плотников (мастеровых, посохи), следовавших на работы в Петербург под его начальством и под охраной из 44 человек[1143]. Из дела видно, что 411 цепей весили 24 пуда, следовательно, по два с лишним фунта каждая. Цепи были приняты в «магазейн» Азовской губернии, а сопровождавший рабочих дворянин и его охрана – отпущены «по-прежнему в Тамбов».

В том же году в Приказе адмиралтейских дел было записано доношение архангельского вице-губернатора Алексея Курбатова, датированное им 3 апреля 1712 года. В нем вице-губернатор, подтверждая получение им в Архангельске распоряжения из Приказа адмиралтейских дел о сыске посланных к корабельным делам в Петербург и бежавших с дороги плотников, 51 человека, сообщал: «И как те беглецы сысканы будут, и их в С[анкт-]Петербург скованных за провожатыми вышлю немедленно»[1144].

Факты подобного рода не могут не вызвать с нашей стороны определенной моральной реакции. Не для оправдания административных порядков эпохи Петра I, а для объяснения столь необычного для наших понятий явления приведем обстоятельства дела[1145], которые, возможно, и послужили основанием для применения такой своеобразной меры.

В 1711 году, в декабре, из Воронежской губернии, из города Таврова, от комиссара Ивана Москотиньева через московский Адмиралтейский приказ было послано для строения бригантин на Петербургской верфи 226 плотников, собранных из разных губерний (в том числе 66 больных), под начальством поручика Данилы Шестемирова. Под командой этого офицера находилось 100 человек провожатых из посошан Воронежского уезда. Из всех плотников Шестемиров довел до Москвы 178 человек; в дороге померло 30 человек, бежало – 18. В Москве наличные плотники были расквартированы под Даниловым монастырем, а сам поручик – посажен под караул. Через неделю он был послан с подьячим Иваном Замятиным для пересмотру плотников и их провожатых. При досмотре в наличности оказалось уже только 109 рабочих, «а досталные разбежались». Через три дня Шестемиров с Замятиным были вновь посланы к посохе – для раздачи провожатым кормовых денег по десять алтын человеку. При этом провожатых посошан оказалось только пять человек. В день отправления плотников из Москвы в дальнейший путь поручик Шестемиров был освобожден из-под караула. Прибыв в слободу под Данилов монастырь, он нашел на месте 30 плотников, а из провожатых – никого. Вскоре из уцелевших 30 плотников дополнительно бежало еще 20. С оставшимися десятью человеками Шестемиров явился в Адмиралтейский приказ к стольнику Г. А. Племянникову, который приказал посадить поручика на цепь, продержал так шесть суток, после чего послал его скованным с остальными плотниками в дальнейший путь. Из десяти человек Шестемиров еще оставил по дороге трех человек больными и наконец с уцелевшими семью рабочими явился к месту назначения – в Петербург, в Адмиралтейскую канцелярию. Через три дня один из больных, отставший «верст за 30 в чухонской деревне», тоже явился в Канцелярию. Таким образом, в конечном счете из 226 плотников и 100 провожатых благополучно достигли верфи восемь человек. Предстояло выяснить, кто виноват в том, что разбежались рабочие и их провожатые, было ли при последних оружие и где оно осталось. А рабочих для выполнения срочно поставленной жизнью и войной задачи – построения бригантин – под руками все-таки не оказалось[1146]. В таких условиях приходилось Петру вести труднейшую войну, когда нужно было заново строить флот, ковать для него и для армии вооружение, готовиться к решительной битве на море. Истощенное население находило в себе все меньше и меньше сил для несения новых и новых жертв. Отсюда и цепи, в которые заковывались одинаково как рабочие-плотники, так и их начальники-офицеры. Решающие в истории России дни и годы требовали этих непомерных трудов и суровых мер к поддержанию неослабевающей напряженности [всех сил] и [сохранению] дисциплины.

Как мы уже указывали, зловещую тень на великие реформы Петра бросает приписываемая ему массовая гибель населения на многочисленных его строительствах каналов, крепостей, гаваней, судов и т. п. Воронеж, Азов, Дон, Иваново, Сясь, Петербург, Кронштадт, Рогервик, Ладожское озеро – все это этапы в созидании Новой России, места великих трудов и напряжения народных сил, страданий и, наконец, безвременных смертей. При вдумчивом изучении обстоятельств дела становится ясным, что эти места и эти могилы имеют такое же значение и так же священны в истории русского народа, как могилы его сынов на Калке, у Чудского озера, на Неве, на Куликовом поле, под стенами Троицко-Сергиевой лавры, у Полтавы и Гангута, под Бородином, у Севастополя и т. д. В местах петровских строительств гибла та же народная армия, только вооруженная не штыком и не карабином, а топором, ломом и лопатой, и не от пуль и снарядов, а от тяжелых трудов и болезней при укреплении позиций своих вооруженных братьев.

Новые условия ведения войны сравнительно с татарским югом и польским западом, необходимость построения крепостей, оборудованных гаваней, спешное строительство военного флота и каналов для провоза военных припасов и провода кораблей, закрепление завоеванных мест построением русских городов неумолимо требовали постоянного притока свежей рабочей силы; спешность же строительств при отсутствии достаточного количества местного населения, большое скопление нагнанных отовсюду людей при казенных работах, недостаточность денежных средств и прочих материальных ресурсов, низкий уровень общей культуры, отсутствие достаточной медицинской помощи, естественно, не могли не вызывать повышенной смертности среди привлеченной к государственным работам посохи. Тем не менее нам кажется, что и в освещении этого вопроса больше необоснованных преувеличений, чем суровой правды.

Нельзя отрицать повышенной смертности среди призванных на государственные работы чернорабочих и ремесленников. В указах Петра и в доношениях некоторых руководителей работ, например Апраксина, встречаются определенные и ясные о том сведения. «Min Her Admiral[1147], – пишет Петр Апраксину, – известно вам чиню, что зело здесь скудость имеем в плотниках, потому что волею божиею зело болели и болят и многие и померли». Выходом из создавшегося положения могли быть только новые наборы рабочей силы. Царь и предписывает: «Того для извольте немедленно 600 человек собрать с Вологды, Ярославля, Костромы, Галича и протчих мест и прислать». Далее, как бы успокаивая свою совесть и оправдывая свои действия перед историей, Петр прибавляет: «И без того все станет – и уже становится»[1148].