Витражи в окнах битком набитого кафе превращали солнечный свет в потоки голубого и красного света, пронизанные струями табачного дыма. Метрдотель провел его к столику, перед которым стояла небольшая, обтянутая кожей банкетка, и сказал, что он может воспользоваться меню на английском языке. Здесь, в Европе, виски признается только шотландское, и он заказал двойную порцию, а затем, достав из кармана только что приобретенные блокнот и карандаш, принялся за дело. Ему принесли выпивку, но он продолжал писать:

“Коннел Фитцпатрик -?

Портфель -?

93 000 долларов – получено.

Посольство – исключается.

Ларри Тальбот и др. – не звонить.

Биль – нет.

Анштетт – нет.

Человек из Сан-Франциско – нет.

Люди в Вашингтоне – кто они?

Калеб Даулинг – нет.

Хикмен, ВМФ, Сан-Диего? – возможно.

Маттильон -?”

Рене! Как это он раньше не вспомнил о нем? Конверс отлично понимал, почему француз сделал заявление, о котором упоминалось в газете, хотя там и не называлось его имени. Рене пытается выгородить его. Если ничего или почти ничего нельзя сказать в его защиту, логичнее всего сослаться на его временную невменяемость. Джоэл обвел фамилию Маттильона и слева от нее поставил цифру 1, тоже обведя ее кружком. Выйдя отсюда, он найдет на улице переговорный пункт и позвонит Рене. Конверс отхлебнул виски, почувствовал, как теплая волна прокатилась по всему телу, и вернулся к списку начав с самого верха.

“Коннел?… Логичнее всего предположить, что он убит, но это неточно. Если же он жив, то его где-то прячут, пытаясь выудить из него информацию. Как главный юрист крупной военно-морской базы, он, конечно, представляет большой интерес для “Аквитании”. Однако привлечь к нему внимание властей означало бы обречь его на смерть. Если же он еще жив, его необходимо найти, но только не официальным путем, это должно быть сделано тайно.

Неожиданно Джоэл увидел мужчину в американской военной форме, он разговаривал у стойки бара с двумя штатскими. Человека этого он не знал. Однако его форма напомнила Джоэлу о военном атташе из посольства, настолько наблюдательном, что он смог разглядеть у моста человека, которого там не было. Он лгал по приказу “Аквитании” и тем раскрыл себя. Если этот лжец и не знает, где находится Фитцпатрик, его можно заставить узнать это. Пожалуй, мысль стоящая. Конверс соединил жирной линией Коннела Фитцпатрика с адмиралом Хикменом из Сан-Диего. Порядкового номера он проставлять не стал – слишком много неясного.

“Портфель?” Конверс все еще был убежден, что люди Ляйфхельма его не нашли, иначе бы они известили его – хотя бы для того, чтобы показать своему пленнику, как ловко они работают. Да, да, так или иначе они дали бы ему знать – даже чтобы убедить его, что он потерпел полный провал. По-видимому, Коннел спрятал атташе-кейс. Но где? В гостинице под названием “Ректорат”? Стоит попробовать поискать там. Джоэл обвел чертой слово “портфель” и поставил возле него цифру 2.

– Speisekarte, mein Herr?[90]– сказал кельнер, незаметно появившись у столика.

– По-английски, пожалуйста.

– Как угодно, сэр. – Официант развернул веером все меню, выбрал то, что требовалось, и подал Джоэлу. – Рекомендую сегодня винершницель. По-английски он называется так же.

– Вот и отлично. Тогда не нужно меню, принесите его.

– Danke[91]. – И официант удалился, прежде чем Джоэл успел заказать еще порцию виски. “А может, так оно и лучше”, – подумал он.

“93 000 долларов – получено”. Тут думать не о чем – неудобный пояс на талии говорит сам за себя. Деньги при нем, и их нужно использовать.

“Посольство – исключается”, “Ларри Тальбот – не звонить”, “Биль – нет”, “Анштетт – нет”, “Человек из Сан-Франциско – нет”. Обедая, он тщательно продумывал каждый пункт, размышляя о том, как же все это могло произойти.

“Подготовьте два или три дела, которые были бы связаны с Делавейном хотя бы косвенно, и этого достаточно”, – вспомнилось ему.

В свете открытий, сделанных им сначала на Миконосе, а потом в Париже, Копенгагене и Бонне, та легкость, с какой говорил об этом поручении Пресс, выглядела почти преступной. Холлидей наверняка был бы поражен глубиной и широтой влияния сторонников Делавейна и тем, насколько глубоко им удалось внедриться в высшие эшелоны армии, полиции и Интерпола и, как стало ясно в свете последних событий, в среду тех, кто осуществляет контроль над потоком информации, поставляемой так называемыми “авторитетными источниками”. Отвратительно!

Конверс резко оборвал свое не в меру разыгравшееся воображение: он вдруг осознал, что думает о Холлидее как о человеке, который, увидев ночью в джунглях пару блестящих глаз, не представляет ни размеров хищника, ни его свирепости. Чепуха! Холлидей отлично знал содержание материалов, которые Биль передал ему на Миконосе, знал и о связях между Парижем, Бонном, Тель-Авивом и Йоханнесбургом, и о ключевых фигурах в государственном департаменте и Пентагоне – он знал все! И разработал план в тесном контакте с этими загадочными людьми в Вашингтоне! Холлидей лгал ему в Женеве. Калифорниец, с которым он подружился в школе и которого знал как Эвери Фоулера, оказался ловким манипулятором и под именем Э. Престона Холлидея лгал ему.

Где же они, эти подпольные деятели из Вашингтона, которые не побоялись поставить на сомнительную карту полмиллиона долларов, но оказались слишком робкими, чтобы играть в отбытую? Посланец их убит, их марионетку объявили на весь свет психопатом и убийцей. Чего они теперь дожидаются и кто они?

Эти вопросы приводили Конверса в бешенство, и потому он упорно старался отвлечься от них. Так можно зайти в тупик. Ему необходимо выяснить причины случившегося и прежде всего найти защиту, а для этого нужна ясная голова. И хватит действовать вслепую. Пора найти переговорный пункт и связаться с Рене. Рене поверит ему и окажет нужную помощь. Невыносимо думать, что старый друг откажет ему в этом.

Человек в штатском молча подошел к окну гостиничного номера, отлично понимая, что от него ждут не здравого решения проблемы, а чуда, чудес же в тех делах, которым он посвятил всю жизнь, не бывает. Питер Стоун был по всем меркам ископаемым, изгоем, который уже все повидал, а из-за того, что ему пришлось наблюдать в последние годы, он просто развалился на куски. Алкоголь пришел на смену былой дерзости, превратив его в какого-то профессионала-мутанта: одна его часть все еще гордилась былыми подвигами другую же выворачивало наизнанку при мысли о бессмысленных потерях, загубленных жизнях, ложно понимаемых задачах, когда моральные принципы запросто выбрасывались в мусорный ящик всеобщей безответственности.

И все же когда-то он был асом своей профессии – такое не забывается. Потом все пошло прахом, и он честно признал очевидный факт – он просто убивает себя коньяком и жалостью к своей особе. В таком случае лучше выйти из игры. Но к тому времени он уже успел нажить себе врагов среди своих прежних боссов в верхушке ЦРУ – он не выступал публично, но в частных беседах не упускал случая объяснить им, кто они такие и чего стоят на самом деле. К счастью, протрезвев, он обнаружил, что у его бывших хозяев, в свою очередь, имеются враги в Вашингтоне, которые не имеют ни малейшего отношения к внешним врагам или соперничающим разведывательным службам, – обыкновенные мужчины и женщины, состоящие на государственной службе, которые хотели знать, что же это, черт побери, творится с их страной и что это Лэнгли вытворяет за их спиной. Он выжил – он и сейчас занят тем, чтобы жить дальше. Вот о чем он размышлял, пока два других человека в комнате считали – ему это было совершенно ясно, – будто он размышляет над стоящей перед ним проблемой.