— Да, — сухо отозвался Хемингуэй. — И ему это известно не хуже, чем нам. Если он тот, кого я ищу, то это вполне в его духе. Пленмеллер очень умен. Убийство совершено не таким замысловатым способом, чтобы мы начали приглядываться к человеку, всю жизнь сочиняющему детективы. Он не пытался обеспечить себе алиби, твердил мне и всем прочим, что не выносил Уорренби. Более того, Пленмеллер признался нам, что способен на убийство. Он все время спокоен. Это потому, наверное, что он о себе высокого мнения и считает себя слишком умным для того, чтобы я его поймал.

— Вы же не думаете, что он совершил это просто из ненависти к Уорренби?

— Нет. Ненависть к Уорренби подстегивала его к поиску способов до него добраться. Сдается мне, он своего добился. Уорренби такое не могло понравиться. Мы знаем, что было, когда с ним пренебрежительно обошелся Линдейл.

— Подождите, шеф! — не выдержал инспектор. — Если Уорренби его шантажировал, он бы не посмел его донимать.

Хемингуэй покачал головой:

— Вряд ли это был заурядный шантаж. Но мы знаем со слов клерка Уорренби, что тот любил выяснять подноготную людей, мол, всегда может пригодиться. Заодно это давало ему ощущение силы. Вряд ли Уорренби намеревался открыть Линдейлу, что знает его тайну, это вышло случайно, когда он вспылил. Теперь предположим, что он знал нечто, дискредитирующее Пленмеллера. Неужели вы считаете, что он терпел бы грубость, нападки, помехи, которые тот ему чинил на каждом шагу, когда можно было просто поставить Пленмеллера на место, заявив, что он знает его тайну? Да и кто упустил бы шанс для торжества? Вот где он поскользнулся: таких, как Пленмеллер, опасно шантажировать.

— Не исключено, — кивнул Харботтл. — Не только опасно, но и нелегко. Он склонен хвастаться, будто что-то натворил, а не скрывать свои прегрешения. Взять хотя бы его бесстыжий рассказ про то, как он довел до смерти собственного брата!

— Именно об этом я и думаю. В общем, необходимо во всем разобраться. Вы прочитали все материалы?

— Дознание по Уолтеру Пленмеллеру? Ничего не читал, кроме письма, которое он оставил.

Хемингуэй нахмурил брови:

— Даже рапорт не изучили? Почему тогда остановились на письме?

Инспектор заморгал.

— Там было только оно. Я нашел его в жестяной коробке. Материалов коронерского дознания не видел.

— Вы хотите сказать, что Уорренби забрал письмо из соответствующей папки и сунул его в свои бумаги?

— Да, сэр. Не знаю, как принято поступать с рапортами о дознании. Поскольку Уорренби сам был коронером, я не придал этому особенного значения. Предположил, что он собирался дразнить письмом Пленмеллера.

— Когда в следующий раз найдете подобный документ в неподобающем месте, извольте доложить мне! — гневно потребовал Хемингуэй. — Я думал, вы полностью ознакомились с тем делом! — Он выдвинул один из ящиков стола и стал в нем копаться.

— Простите, сэр, просто то дело выглядело совершенно пустым! Я обсудил его с Карсторном и пришел к выводу, что речь идет о несомненном самоубийстве.

Хемингуэй, найдя письмо, впился в него взглядом.

— Почему же тогда Уорренби припрятал письмо? — воскликнул он. — Только не надо говорить про его намерение подразнить Пленмеллера! Тот и ухом не повел бы: письмо наверняка огласили в суде!

— После всего того, что мы услышали от Каупланда, сэр, я подумал, что Уорренби хотел найти хоть что-то, чтобы уязвить Пленмеллера. Письмо — подходящий документ. Он предстает в нем бессердечным человеком, намеренно действующим брату на нервы. Простите, сэр.

— Ладно. Я тоже виноват: надо было спросить, где вы нашли письмо. Несите папку! Если офис закрыт, узнайте, где живет Каупланд и…

— Не беспокойтесь, сэр, я ее добуду! — заверил инспектор, стоя по стойке «смирно».

— Выясните заодно, на месте ли начальник полиции. Мне необходимо с ним поговорить.

Вскоре дежурный сержант доложил, что полковник Скейлз прибыл несколько минут назад для встречи с суперинтендантом. Полковник Скейлз как раз прощался с весьма дородным суперинтендантом, когда к нему в кабинет вошел Хемингуэй.

— Здравствуйте, Хемингуэй, садитесь! Надеюсь, вы напали на след?

— Кое-что есть, сэр, — ответил тот. — Один из моих сотрудников отправил вещественное доказательство вашему доктору Ротерторпу. Вечером он сможет что-то сообщить. Он сказал, что располагает небольшой лабораторией, поэтому нам не придется связываться с Ноттингемом.

— Что за вещдок?

— Пока не могу сказать, сэр. Уверен, мы на верном пути. Это долгая история.

— Тогда возьмите сигарету или закурите собственную трубку, — предложил полковник. — Мне очень любопытно! У вас все, Митчэм?

— Да, сэр, — с сожалением признался дородный суперинтендант и вышел.

— Выкладывайте! — потребовал полковник.

— Сэмпсона Уорренби застрелили не в 7.15 и, вероятно, не из винтовки.

— Господи! Почему вы так решили?

Хемингуэй подробно объяснил. Полковник внимательно выслушал его, но, когда старший инспектор замолчал, сказал с удрученной улыбкой:

— Не отрицаю, я многое упустил в данном деле. — Он вздохнул. — Вы действуете высокопрофессионально! Если убийство совершено между 6.00 и 6.30, то это существенно сужает выбор подозреваемых.

— Если преступник — не кто-то, о ком мы ничего не знаем, сэр, что вряд ли, подозреваемых остается четверо, причем вероятными являются всего двое. Алиби на этот отрезок времени отсутствуют у викария, старшего Хасуэлла, молодого Ладисласа и Гэвина Пленмеллера. Если это викарий обзавелся чужим стволом и убил из него Уорренби или еще кого-нибудь, то я сразу подам в отставку, не дожидаясь увольнения. Мнения о Хасуэлле у меня нет, он человек замкнутый, но на него я бы не подумал, потому что не выявил у него даже подобия мотива желать устранения Уорренби.

— Уверен, что и не обнаружите, — заметил полковник. — Я знаю Хасуэлла много лет, собственно, мы друзья, и хотя это обстоятельство не должно иметь веса, оно заставляет меня утверждать, что если Уорренби убил он, то я обманывался в нем с самого момента знакомства!

— Все в порядке, сэр, на Хасуэлла я не думаю. Остаются Ладислас и Пленмеллер. В этой паре я предпочитаю второго.

— У поляка Ладисласа есть явный мотив, — напомнил полковник. — Согласен, именно Пленмеллер скорее замыслил и осуществил бы преднамеренное убийство, но у него, похоже, мотива нет вовсе.

— Именно это я и хотел с вами обсудить. В отличие от остальных, он располагал автоматическим пистолетом нужного нам калибра. Это оружие числится в арсенале брата, но его не оказалось в оружейном шкафу, когда я туда сунулся. Мы, конечно, не знаем пока, каким арсеналом может располагать Ладислас, но я не слышал, чтобы армия, английская или иностранная, имела на вооружении пистолеты такого калибра. Если пистолет не остался у него после войны, то откуда бы ему взяться? Итак Гэвин Пленмеллер. О нем я и собирался с вами посоветоваться, сэр.