— Как говорят у нас, у сидов: "Совет да любовь, миледи!" — ответил я, сунул в рот сорванную травинку и, повернувшись к голубкам спиной, подошел к старику, который беседовал с Беа.

Старик не тратил времени на приветствия и пустые расспросы — сразу заговорил о деле.

— Я и Сим отправляемся в Вингомартис, — сказал он, — а ты, Беа, уведешь остальных к святилищу в Саанеше. Ты знаешь, где это. Ждите нас там.

— Да, мастер Рамимор, — отозвалась демонесса. — Когда нам отправляться?

— Немедленно. А мы с Симом поедем дальше…

— Что, уплыла твоя любовь? — шепнула мне Беа, когда я подошел проститься. — Надо же, я сама не ожидала.

— Знаешь, моя мама любит говорить: "И если к другому уходит невеста, еще неизвестно, кому повезло", — я подмигнул демонессе. — Береги себя.

— Ты тоже, Сим. Хоть ты и редкостный засранец, но я к тебе очень привязалась.

— Взаимно, — я сказал это совершенно искренне. — И очень рад, что мне предстоит спасать мир в одной компании с тобой…

* * *

Мы поднимались на вершину горы долго. Древняя дорога, некогда проложенная к воротам Вингомартиса местами сохранилась очень хорошо, а местами совершенно разрушилась. Старик выглядел очень плохо. Есть такое расхожее выражение: "Стал похож на тень". Вот это был как раз тот случай — осунувшийся, весь какой-то серый и выцветший, Рамимор был прямо-таки олицетворением глубокой старости и нездоровья. Я всерьез опасался, что дедуля может крякнуть на полпути к цели. Несмотря на это, в сотне метров от развалин, оседлавших вершину горы, он неожиданно велел мне спешиться и сам сошел с коня. Остаток пути мы прошли пешком. Я предложил Рамимору опереться на мою руку, но он так посмотрел на меня, что я понял — сказал глупость.

На всем вокруг нас лежал отпечаток глубокой древности. Некогда несомненно величественные и мощные стены города были разрушены полностью, превратились в кучи камня и щебня, на которых вырос густой лес. В этом царстве деревьев только угадывались следы минувшего — каменные блоки, явно обработанные рукой человека, торчащие из подлеска замшелые и поеденные временем остатки каких-то каменных конструкций, не то арок, не то мостов. Я вспомнил развалины Тардеса: сидский город сохранился намного лучше, если так можно сказать, по крайней мере, можно было по сохранившимся руинам мысленно реконструировать его. В Вингомартисе я такого не увидел — внешняя часть города, до самой цитадели, была поглощена лесом.

— Кто строил этот город? — спросил я старика, когда мы подошли к развалинам ворот внутренней крепости.

— Двайры построили внешний город, — ответил Рамимор. — Давно, еще во времена Шурам-Алмутара. Король подземников Лиск мечтал отсюда совершать походы во все края мира, но не срослось…А внутреннюю цитадель построили мы.

От ворот дорога стала круче, идти стало тяжело. Деревья почти исчезли, вокруг нас был темный камень и россыпи щебня. Мы вошли в узкий каньон: миновав его, оказались на обширной площади, где кое-где еще сохранились уложенные некогда шестиугольные плиты. Широкая лестница, вырубленная в камне, вела к конечной цели нашего пути — развалинам, венчавшим и гору, и город.

Вне всяких сомнений, когда-то это было величественное место. Но сейчас от рыцарского зала Вингомартиса уцелела лишь открытая горным ветрам площадь сто на сто метров, мощеная квадратными каменными плитами, исщербленными временем и оплавленными неведомой силой, некогда тут бушевавшей. От стен остались лишь груды колотого камня, из которых торчали обломки черных базальтовых колонн в два человеческих обхвата. И еще была древняя статуя, нависавшая над этим запустением — изображение дракона, раскинувшего крылья. Не базальтовая, не гранитная, не мраморная, не бронзовая, но будто высеченная из темного стекловидного материала, скорее всего обсидиана так искусно, что нигде нельзя было увидеть след резца мастера. Она тоже пострадала от времени, но куда меньше, чем окружающие ее развалины.

— Смотри, сейчас это просто руины, — сказал старик с какой-то светлой печалью в голосе. — А когда-то в Рыцарском зале одновременно пировали пятьсот человек. Здесь горели кованые алмутами серебряные светильники, пахло хмельным медом и жареным мясом: стояли столы, за которыми собирались лучшие из лучших! Тысяча лет прошла, тунак, а я помню их лица, как они уходили в бой, зная, что уже никогда не вернутся. Я помню, что они говорили мне, каждое слово. И я горжусь, что сражался рядом с ними.

— Как это было, Рамимор? — спросил я.

— Нас было всего пятьсот, а их… Наверное, много-много тысяч, маги Проклятого привели под стены Вингомартиса армию, которую собирали семь лет по всему Аркуину, во всех человеческих королевствах. Костры их лагеря покрыли все склоны Сторожевой горы. Потом начался первый приступ, который мы отбили. А в следующий раз они бросили против нас одетых в броню прирученных огров, которые огромными молотами пытались разбить Большие ворота. И я с двумя сотнями фейнов совершил вылазку. Тогда я еще был в полной силе, и одно мое появление на поле боя повергло врагов в ужас. Мы отбросили врага от стен и вернулись в город с победой. Но враг был слишком многочислен и силен. Служившие магам алмутские инженеры подвели бомбы под стены и взорвали их. Удерживать внешние стены стало бессмысленно, и мы отошли в цитадель…

— Тебе тяжело вспоминать? — Я заметил, что старик едва держится на ногах.

— Эта статуя, — Рамимор подошел к постаменту, положил покрытые коричневыми пятнами ладони на камень статуи. — Это было в последний день Вингомартиса. Квинакор, Туэльд, Марнис и Йоккахар бросили Ему вызов, и Он принял его. Он был слишком гордым, чтобы отклонить этот вызов. А я остался здесь, с фейнами. Каждый из нас делал свое дело, тунак. Я знал, что исход войны решится на мертвых равнинах Альтиона, куда уже перенеслись мои братья. Мне оставалось захлопнуть ловушку для Проклятого. Не знаю, как объяснить тебе…. я почувствовал момент, когда они умерли. Потому что мне показалось, что я тоже умер, что меня больше нет. И я… — Старик повернулся ко мне лицом: взгляд его был суров, выражение лица стало каким-то торжественным. Он показал мне темный округлый предмет, внутри которого мерцала красноватая искорка. — Я смог это сделать. Я вырвал у себя сердце. Поступил так же, как Квинакор, Туэльд, Марнис и Йоккахар. Мое тело стало этой статуей, а душа… Она вошла в Джослава, моего фейна. Примерно так же, как твой дух вошел в погибшего сида Руэна. Когда я очнулся, надо мной нависали крылья статуи, в которую превратилось мое тело — а вокруг бушевали