Узнаете на снимке, гражданин Гуров, дядю в коверкоте, мельхиоре, с мечом золотым на рукаве? Я это, я! И в этот момент вы, Эля и Коллектива проходите как раз мимо меня, мимо белой моей каменной плахи, мимо Лобного места, а фотограф пятится, гримасничает, и Коллектива машет ручкой Сталину, не глядя в нашу сторону, и поет «бережем, как ласковую мать», и это ее последний снимок… Через три дня Коллективы Львовны не станет…

Где моя папочка? Вот моя папочка! И вот медицинское заключение о смерти мадам. Кровоизлияние в мозг… Наступила мгновенно… Тра-та-та… Подпись… С врачом вы, конечно, не были в дружеских отношениях? Вы не заручились предварительно его поддержкой?.. Вы не обдумывали тщательно план убийства?.. Вы не реализовали его совершенно цинично и артистически? До смерти Коллективы Львовны вам и в голову не приходило жениться на Электре? И наконец, черная и розовая жемчужины достались вашей молодой семье по прямому наследству, как и многое другое из реквизита арестованных, сосланных и казненных, к чему Коллектива имела прямое отношение? Я имею в виду аресты, доступ к реквизиту и распределение ценностей между урками.

Выпьем. Наливайте. Помянем Коллективу Львовну… Лимончика попрошу… Спасибо. Но насчет Царства Небесного не знаю. Думаю, мадам в другом месте, где и нас с вами ждут-ожидают…

Значит, я слышу от вас только «нет». Третью жемчужину – белую – вы не преподнесли на черной бархотке доктору, давшему заключение о смерти? Нет. Хорошо. Нет так нет. Пошли позагораем, старый нильский крокодил! Анаконда вы моя прожорливая!.. Акула тигровая! Крыса!

Значит, вы убеждены, что ваша позиция в этой нашей партишечке предпочтительней?.. Ничью предлагаете. Вы, может быть, мысленно и проклинали эту бабу и смерти ей всячески желали, но лично покуситься на чужую жизнь вы – ни-ни. Да и медицинское заключение не туфтовое, подпись не подделана, доктор Вигельский, приведи я его сейчас за рога в это стойло, отмажется от подозрений в два счета. На наличие в этом деле всяких корыстных мотивов вам начхать… Мотивов может мыть миллион… Без прямого доказательства вашего участия в убийстве сей миллион – не миллион, а старая гондошка… Затем, срок давности истек. Истек… Ничью предлагаете? Нелегка моя позиция. Нелегка. Разрешите мне еще немного помозговать над ней? Я очень уж выиграть хочу. Прямо зубы чешутся!.. А вот на кой хрен мне так хочется выиграть, я вам не отвечу. Партишечка продолжается…

Я вам забыл рассказать, извините, но не могу отделаться от той мизансцены на Красной площади, как после Сталина подводят ко мне Вышинского. Вот кто похож был на крысу! Серая мордочка с белыми глазками. Казнить даже тошно такую крысу. Ну, говорю, сучара, ну, фурункул хронический, клади крысиную свою голову на плаху, испогань место казни и руки такого палача, как я!.. А он и говорит:

– Позвольте, товарищ, простите, гражданин Палач, спросить вас, за что? За что вы хотите привести незаконный приговор в исполнение? Я требую вызвать к плахе прокурора по надзору! За что вы обезглавливаете нашу юстицию в моем лице? За что?

– За блядское и хамское отношение к презумпции невиновности, – отвечаю я и… а-ах!.. Мимо!.. Еще раз а-ах!.. Снова мимо. Только на третий раз отшваркнул крысиную голову.

– Рука!.. Рука! Очнись! – Это меня мой шеф растолкал, вывел из сладких грез. – Сейчас не тридцать седьмой. Пора на нормированный день переходить. Пошли на банкет к Берии.

– Пошли, – говорю, – на банкет к Берии. – И действительно, пошли мы тогда на банкет к Берии…

Вы не верите, что я, да и не один я, знал, предчувствовал и, более того, был уверен, что при таком ходе событий, при явном охмурении Сталина Гитлером, через пару лет начнется война. Причем такая жуткая, что отца и мать я забывал, когда прикидывал, во сколько жизней, рук, ног, глаз, яиц, подбородков, желудков, коров, свиней, овец, домов, слез, страданий, нечеловеческих мучений, квадратных километров, центнеров, алмазов, музеев, деревьев и прочего неисчислимого добра обойдется эта война несчастному нашему народу… Вы не верите, что я знал?.. Знал!!! Знал!!!

Помолчите. Вы обнаглели. И вы тоже знали про войну. Крысы такие дела чуют не хуже осведомленных палачей. Знали и готовились к войне по-своему. Обдумывали систему хищений на мясокомбинатах, способы реализации похищенного, подбирали кадры, подставных лиц, сконструировали тройную страховку, завели шашни с медициной. Это для белого билета… А вот доктор Вигельский, подписавший медзаключение о смерти Коллективы Львовны, утонул в проруби первого января 1940 года якобы по пьянке… Я не верю в вашу непричастность к его гибели. Но вопросом этим мы заниматься не будем. Вигельский был плохим врачом и неинтеллигентным человеком. Он и получил свое. Надо было знать, с кем связываешься и на что пускаешься… А из-за крупных жемчужин погибали личности более интересные, чем Вигельский.

Раскалываться по-прежнему не желаете?.. Нет. На вашей совести смерть Коллективы?.. Хорошо. Двинемся дальше… Кстати, визу вашей супруге, дочери и зятю не продлили по моему указанию. На днях они простятся с прекрасной Францией и отбудут на родину. Они нужны мне здесь! Зачем? Если расколетесь, скажу… Не хотите – двинемся дальше.

Сталин тогда действительно заехал за мной ровно в десять ноль-ноль на черном «линкольне». Сзади ехала охрана, разбившая, как я сразу понял, окружающее пространство на секторы и эффективно прощупывавшая их якобы всевидящими глазами. Порыв ветра, разметавшего вдруг подзаборный кустарничек, привел охранников в неописуемый ужас. Второй автомобиль рванулся с места и встал между кустиками и «линкольном» на случай, если в кустах залегли агенты японской разведки. В этот год именно она была страшной фавориткой нашего вождя…

– Поехали, – сказал, усмехнувшись, Сталин, – уже в штаны наложили. Это Сталин должен их охранять, а не они Сталина. Верно, Рука?

– Должно быть, – отвечаю. – Бздиловатых коней видать за три версты.

Мчим по Минскому шоссе, а впереди нас на пробке радиатора, привстав на задние лапы, летит блестящая на солнце металлическая собака, и Сталин глаз с нее не спускает, и спокойно ему от скорости и оттого, что собака летит не навстречу ему, как вчера в лесу, а от него, над шоссе, к Москве, к Кремлю, летит, рассекая воздух грудью и перебирая стройными лапами… Молчит Сталин, и я молчу. Я думаю: видит меня сейчас отец покойный Иван Абрамыч или не видит? И если видит, то что он сам обо всем этом думает и что хотел бы сказать по этому поводу?.. Замочить, может, мне с одного удара Сталина?.. Не отвечает Иван Абрамыч. Нет, думаю, не надо Сталина замачивать. Всех вождей не замочишь. Да и говна такого сейчас хоть пруд пруди. Десять Сталиных за его место начнут грызть друг другу глотки… Я лучше сначала с понятьевским отрядом разделаюсь, потом с самим Понятьевым, потом с сынишкой его, а уж потом примусь за остальную чуму…

– О чем думаешь, Рука?

– Думаю, Иосиф Виссарионович, что в органы мне надо. Подучиться – и туда. Там мое в это время место, хотя и от службы при вас не отказался бы.

– Может быть, на партработу? Нам кадры нужны, как шампура для шашлыков. Подумай, Рука.