К Ани незаметно подошел Гюнтер, мягко взял ее за руку и залечил порезы. На дракона она не смотрела.

– Мне нужно солнце, – сказал Нории. Все повернулись к окнам – там нависали тучи, мягко шел снежок.

– Солнце я тебе обеспечу, – проворчал Луциус. – Но мне понадобится открытое пространство.

– Можно перенести Демьяна во двор, где расположены казармы, – неуверенно предложила Полина. – Там нет погодного купола. Или на крышу. Там, – она смутилась, – достаточно места. Только подождите, – попросила она, – я переоденусь. Пожалуйста.

Вернулась она в роскошном белом платье, с распущенными волосами, и у Ани сжалось сердце. Еще золотую накидку сверху – и точь-в-точь похоронное облачение женщин их семьи.

Кликнули гвардейцев, и те, скрывая недоумение, вчетвером подняли прямого, как палка, негнущегося Демьяна и во главе высокой процессии понесли его по коридору, вниз по лестницам, во двор. За ними собирались встревоженные придворные, перешептывались. Полина позвонила Свенсену, потребовала организовать на плацу ложе.

– Ложе? – недоуменно переспросил комендант.

– Да, – нетерпеливо рявкнула Полина. – И побыстрее, подполковник!

В этот момент снова грянул взрыв.

– Не обращайте внимания, – настойчиво попросила Поля. Она шла быстро, сердясь на медленно двигающихся гвардейцев.

К серьезной, сжавшей зубы Ани приблизилась Василина, взяла ее за руку – но принцесса выдернула ладонь, зло отбрасывая руку сестры, отодвинулась. Вася могла запретить. Могла попробовать уговорить дракона. Но промолчала.

На плацу, рядом с наспех установленными двумя кроватями, покрытыми спортивным матом, ожидал Свенсен. Он хмуро наблюдал, как короля кладут на импровизированное ложе, раздевают.

Луциус Инландер отошел чуть в сторону, не обращая внимания на окруживших кровати солдат и придворных. Поднял глаза к закрытому тучами небу, раскинул руки и что-то зашипел-загудел. От ладоней его, обращенных кверху, потянулись, закручиваясь в двойную широкую спираль, две светящиеся ленты. Они всё расширялись и расширялись, превращаясь в медленно кружащийся световой вихрь, пока не достигли облаков, – и тучи побежали прочь от этой воронки, будто из нее во все стороны дул ветер, и открылось окно голубого неба над замком, становясь все больше, шире.

– У тебя максимум двадцать минут, – сказал дракону Луциус, опуская руки. Над ним высоко в небе крутилось гигантское световое кольцо, раскидывая в стороны остатки облаков.

Нападающие на площади тоже увидели это чудо и остановились в замешательстве. Одно дело – атаковать замок, будучи уверенными в своей правоте; но что это, если не божественный знак?

– Говорил же, ведьма колдует! – крикнул Ольрен. – Не мешкайте! Несите еще взрывчатку!

* * *

В замковом дворе Поля дрожащими руками – было очень холодно – снимала с себя платье. Зря только надевала – для ритуала полагалось быть нагой. Окружающие, кроме сестер и Нории, деликатно отвернулись. Полина перешагнула через платье, чуть поколебалась и сняла белье, тут же замерзнув до жути.

– Ложись рядом с мужем, – пророкотал дракон, – и не бойся ничего. Сейчас тебе станет тепло.

– Я не боюсь, – прошептала она. Хотя ей было очень, очень страшно. Опустилась на холодный мат, схватила Демьяна за руку и уставилась в голубое небо, на солнце, от которого слезились глаза.

Дракон встал у изголовья. Жмурясь от теплых солнечных лучей, наклонился, положил руки на лбы супругов. И что-то тихо, низко запел-заговорил на своем языке. Много рычащих, много глухих звуков, песня мягкая, как морские волны, неукротимая, как камнепад, простая, успокаивающая. Голова Полины отяжелела, и королева закрыла глаза, стиснув руку мужа. И не видела, как солнечный свет над ней уплотняется в теплую жаркую колонну, повторяя очертания ее тела, как все насыщенней и ярче становится этот столб у основания. Чувствовала только, как по коже вверх пробегают крохотные разряды и тело слабеет, как при тяжелой болезни. Нории заговорил чуть громче – и солнечная колонна вдруг изогнулась, образовав арку, и опустилась на короля Бермонта. И потекла по мосту, созданному солнцем и милостью Богини, жизнь девушки, которая всегда любила только одного человека.

Стазис на Демьяне вспыхивал огненными искорками – будто лупой кто-то поджигал бумагу, – и лицо короля становилось все спокойнее. Вот дрогнула грудь, пошевелились пальцы на руке – Полина почувствовала это движение, с трудом повернула тяжелую голову к мужу. На груди ее словно лежала многотонная плита, и сердце казалось ледяным комком, обжигающим холодом, а кожа, наоборот, горела до боли – но кричать не было сил. Все кружилось вокруг, и мат под спиной, казалось, уходит куда-то в сторону, и вдруг страшно заболело внизу живота, закрутило суставы, заломило затылок.

Демьян дрогнул ресницами раз, другой. Открыл глаза – чистые, здоровые. Заморгал, недоуменно посмотрел перед собой. Попытался пошевелиться.

– Лежи спокойно, – прозвучало над ним, – второй жены у тебя нет. Жди.

Раздался взрыв.

Солнечный мост иссякал – уже поднимался только от сердца молодой королевы, пульсируя, как живой. Замедлялся и становился прозрачнее.

Демьян медленно повернул к Полине голову. Зрачки его были расширены, а у нее в глазах уже темнело – и она только успела улыбнуться краешком пересохших губ. Увидеть, как вспыхивают в его глазах воспоминания, ужас и вина. И с последним биением солнечного моста погрузилась во тьму.

* * *

Схватилась за горло Ани, ощущая ту же выворачивающую наизнанку боль в душе, что чувствовала она – не понимая, что происходит, – после смерти матери.

Прижалась к ней Василина, рыдая в голос.

Далеко в больнице Рудлога прямо во время операции упала в обморок принцесса Марина.

Согнулась, хватая ртом воздух, Алина, сдающая зачет.

Младшая, Каролина, заскулила тоненько и порвала рисунок, который упорно многократно перерисовывала, не показывая никому. Рисунок с сестрой, укрытой золотым пологом.

К Полине метнулся Гюнтер, вливая в нее свою жизненную силу. Грязно выругался Луциус, присоединяясь к брату. И Нории, оторвавшись от Демьяна, положил обе руки на голову молодой королевы, пытаясь схватить отходящую душу. Три потомка Белого отдавали себя, а над ними смыкались облака, грозно гудела надвигающаяся метель, вставая от их силы снежным куполом над замком, и Демьян, повернувшись, обхватив жену за плечи, шептал ей в ухо:

– Вернись. Вернись ко мне. Вернись!!

Очертания обнаженной женщины подернулись дымкой, переплавляясь в массивную фигуру молодой медведицы. Пол захрипела, заскрежетала зубами, задергала лапами, впиваясь когтями в грудь мужа, и алая кровь текла вниз, на мат, а он все рычал ей в ухо:

– Ну же, Поля, держись!

Первым отвалился Гюнтер. Дрожащими руками потер глаза, опустился на камень плаца. Бледный Луциус упрямо держался, вжимая ладони в темную шерсть, и дракон не уступал ему, что-то шепча одними губами.