В конце октября 1948 г. грузовики с громкоговорителями медленно разъезжали по улицам Гринвич-Виллидж, призывая людей голосовать 4 ноября на предстоящих президентских выборах за кандидата Генри Уоллеса. Он решительно выступал против войны и открыто симпатизировал социалистам[1325]. Многие художники и интеллектуалы видели в Уоллесе и в его Прогрессивной партии единственную альтернативу кандидатам от истеблишмента — Гарри Трумэну и Томасу Дьюи. Те явно намеревались следовать прежним путем политических репрессий внутри страны и противостояния на международной арене. В третью годовщину Дня победы над Японией многие американцы не могли отделаться от ощущения, что война еще не закончилась[1326]. В сущности, к 1948 г. в мире начали прорастать семена хаоса и смятения, засеянные во время Второй мировой войны. В тот год Израиль стал государством. Весной и летом в новостях преобладали репортажи об усилиях новой страны по достижению перемирия с палестинцами, которые теперь проживали в ее границах. В Индии был убит символ мира Махатма Ганди. Этот великий человек в атмосфере послевоенных потрясений и радикальных изменений в Азии помог своей стране добиться независимости от Великобритании. Начались сильные беспорядки в Италии и Чехословакии. Продолжалась гражданская война в Китае. В новую, более активную фазу перешла представлявшая угрозу всей планете холодная война между Вашингтоном и Москвой. В июне СССР начал блокаду Берлина[1327].

Напряженность на международном уровне усугубляла и без того неспокойную ситуацию внутри страны. Год 1949-й ознаменовался жестокими нападениями на членов коммунистической партии в Нью-Йорке. Одного из ее лидеров зарезали прямо на улице, а члены Клуба мальчиков разогнали партийное собрание в Гринвич-Виллидж, разбив окна местного штаба. И эти толпы были настроены не только против коммунистов. Участники нападений были также расистами и антисемитами. Однако их агрессия так и осталась безнаказанной, зато члены компартии оказались втянутыми в долгое судебное разбирательство. В июле 12 коммунистам было предъявлено обвинение в сговоре с целью свержения правительства США. Согласно заявлениям прокуроров, они хотя и не предпринимали каких-либо шагов к перевороту, но о нем думали. Антикоммунистическая лихорадка только усилилась, когда в прессе появилась информация о том, что «красные» проникли даже в американское правительство. Летом всех американцев до глубины души потрясла драма, которая разыгралась c подачи Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Этот орган состоял, по словам историка Дэвида Халберстама, из «самых отталкивающих представителей американского общества: фанатиков, расистов, реакционеров и простых шутов»[1328]. Комиссия обвинила бывшего чиновника Госдепартамента Элджера Хисса в том, что он являлся коммунистом, когда работал на американское правительство. Вдобавок ее представители предположили, что другие коммунисты по-прежнему оскорбляли своим присутствием эти священные залы[1329].

Ситуация, пожалуй, была бы комичной, не имей она столь тяжелых последствий для всего общества. Арестовывали даже совершенно аполитичных интеллектуалов и людей, которые просто отклонялись от одобренного обществом пути, причем часто по сфабрикованным обвинениям. Высказывать собственное мнение по поводу политики стало настолько опасным и предосудительным, что многие просто отказались его иметь. Как нельзя кстати в домах американцев появилось замечательное устройство, которое очень в этом помогло. В США наступил век телевидения. К 1948 г. первопроходцами на экранах в гостиных стали Милтон Берл и Хауди Дуди. Эти персонажи предлагали американцам шутки и хохмы в качестве передышки от повседневных проблем и забот[1330]. Даже политика превратилась в своего рода развлечение. Впервые в истории человечества подсчет голосов на президентских выборах транслировался по телевидению, и, к удивлению большинства прогнозистов, победил Трумэн[1331]. Американцы выбрали «твердую руку» и человека, который обещал им не «Новый курс» (концепция, которую к 1948 г. практически приравнивали к коммунизму), а «Справедливый курс»[1332]. Этого оказалось достаточно для нового поколения американцев, окопавшихся в сборных домах бурно разраставшихся пригородов крупных городов. Блестящие новенькие автомобили выстроились вдоль свежескошенных газонов, а дома заполнили новейшие устройства, предназначенные для экономии времени. Благодаря им жильцам было проще забыть о себе и реальном мире за окном, всецело сосредоточившись на вселенной телевизионных фантазий[1333].

Нью-йоркские художники и интеллектуалы чувствовали свое отчуждение от окружающего мира острее, чем когда-либо прежде. Они были тем, что Боб Мазервелл назвал «духовными существами в мире, обожавшем материальное»[1334]. На каком-то этапе их жизнь совершенно разошлась с мейнстримом. Но разве это не случалось всегда с бардами, менестрелями и другими представителями богемы? Их не слишком беспокоил их статус изгоев и чужаков для остального общества. Художники хотели только одного — чтобы их оставили в покое. Однако критики неотступно наблюдали за творчеством ньюйоркцев и при любой возможности их ругали. В статье, опубликованной в конце года в Atlantic Monthly, директор Метрополитен-музея Фрэнсис Тейлор обвинил американских авангардистов в высокомерии и унижении публики посредством создания недоступных для понимания работ. И добавил, что их произведения порождают в обществе только «антагонизм» и «негодование»[1335]. В ответ на эти обвинения абстракционисты заявили, что если это действительно так, то пусть так и будет. Они в долгу перед обществом в более широком смысле — не перед нынешним социумом, который их не понял и отверг, а перед будущими поколениями. К обществу завтрашнего дня художники, собственно, и апеллируют своим искусством.