Среди гостей, приезжавших тем летом в Спрингс, была владелица галереи по имени Берта Шефер. Она относилась к тем немногим посетителям Поллоков, которых больше впечатлили работы Ли, а не Джексона. Шефер планировала выставку, посвященную произведениям современного искусства в интерьере современного дома. Творчество Ли идеально подходило для ее идеи придать предметам изобразительного искусства функциональность. Шефер спросила Ли, не хочет ли она участвовать в экспозиции. Берта предложила показать два из сделанных Краснер столов: один с мозаичным декором, а второй с полотном из серии «Миниатюры» на столешнице под стеклом. А еще повесить одну картину из той же серии на стену рядом со столами. Для Ли это была первая за три года возможность участвовать в выставке на 57-й улице после смерти Говарда Путцеля в 1945 г. И она ответила на приглашение Шефер решительным и радостным согласием[1313].

Выставка открылась 20 сентября в разгар яркого театрализованного шествия на Пятой авеню. В тот день Нью-Йорк праздновал «золотой юбилей». Исполнялось 50 лет со дня объединения пяти городских районов. Город был буквально залит золотом: золотым светом подсвечивался фасад Нью-Йоркской публичной библиотеки в Брайант-парке, в витрине Пятой авеню красовались золотые платья, золотые украшения и золотые аксессуары[1314]. Казалось, все ньюйоркцы упиваются блеском и роскошью Аптауна. Соответственно, в галереи, в том числе на выставку Шефер, заходило больше людей, чем обычно. И даже в атмосфере праздничной суматохи и толчеи экспозиция с участием Ли имела большой успех. Ее работы выделили и похвалили — впервые в ее жизни — в целом ряде уважаемых изданий, в том числе в World-Telegram, New York Times, Architectural Forum и New York Herald Tribune. Обозреватель последней назвал мозаичный стол Краснер великолепным и даже разместил в газете его фотографию[1315]. Ли была в полном восторге.

После выставки Шефер пригласила Ли с Поллоком в свою прекрасно обставленную квартиру отпраздновать открытие. Как и следовало ожидать, едва придя, Джексон начал пить. Одна бутылка вина, вторая, а когда он потянулся за третьей, Шефер попыталась забрать ее. Джексон в ответ свирепо прорычал: «А что такая старая леди, как вы, делает вместо секса?» И принялся разъяренно крушить дорогие предметы антиквариата. Шефер в ужасе побежала к телефону звонить в полицию. Но к тому времени, когда она начала набирать номер, зверь в Поллоке выдохся. Его ярость улетучилась, и он обнаружил себя стоящим посреди поломанных и разбросанных им вещей[1316].

Нетрудно представить себе степень гнева, обиды и унижения Ли в тот момент. Ее великий вечер в день открытия ее выставки был окончательно испорчен. За все, что она сделала ради успеха его карьеры, он отплатил черной неблагодарностью. И его поведение весьма скверно попахивало ревностью художника, которого называли величайшим, к своему успешному коллеге. Вернувшись в Спрингс, Ли заставила мужа отправить Шефер открытку с извинениями. Джексон написал:

Но Шефер не простила. Она даже пригрозила ему судебным преследованием, взысканием убытков и тюремным заключением. Клем, Бетти Парсонс, Ли и сосед Поллоков Роджер Уилкокс долго уговаривали Шефер не делать этого. В итоге им это удалось[1318]. Но все, кто имел отношение к тому неприятнейшему случаю, вышли из него потрясенными до глубины души, и в первую очередь сам Джексон. На этот раз он практически вплотную приблизился к тюремному заключению за свои выходки и действительно сильно обидел Ли. Трезвый Джексон просто не мог не понимать, какую боль ей тогда причинил. Такой Джексон был нежным, внимательным и любящим. Поллок отлично знал, как много жена для него сделала. Он не мог избавиться от чувства вины и угрызений совести за то, как он ее за это «отблагодарил». Единственный способ успокоить «бурю» заключался в том, чтобы бросить пить. Ли уже имела разговор об алкоголизме мужа с местным врачом. И, когда вскоре после ужаса в квартире Шефер Джексон упал с велосипеда и ему понадобилась медицинская помощь, доктор Эдвин Хеллер в спокойной обстановке обсудил этот вопрос с ним самим[1319].

Хеллер без обиняков заявил Джексону, что алкоголь его отравляет и что его организм просто не переносит спиртного. Это был весьма продвинутый подход к лечению пациента, больного алкоголизмом, для простого деревенского врача. С момента отмены «сухого закона» в 1934 г. пьянство стало неотъемлемой частью американского быта. А во время и после Второй мировой войны и вовсе заняло в социальной жизни взрослых американцев господствующее положение. Однако к 1948 г. некоторые терапевты признавали: чрезмерное употребление алкоголя является не моральной слабостью, а болезнью[1320]. Именно такой случай Хеллер диагностировал у Поллока. Врач отнесся к нему так же, как подходил бы к любому другому пациенту: разговаривал с ним спокойно, прямо и с упором на практические моменты. Он не обвинял художника в плохом поведении, но и не оправдывал его. Хеллер просто сказал, что способ измениться существует, но один-единственный: Поллоку необходимо завязать с выпивкой. В конце приема Хеллер дал Джексону транквилизаторы, чтобы смягчить проблемы, связанные с отказом от алкоголя[1321]. А еще написал свой номер телефона и наказал звонить каждый раз, когда у того возникнет непреодолимое желание выпить. И наконец, доктор назначил еженедельные встречи с Поллоком, причем не для терапии, а просто для общения двух мужчин[1322]. И вскоре, всячески превознося Хеллера и называя его «единственным врачом без всякого дерьма в саквояже»[1323], Джексон заявил, что «окончательно бросил [пить]»[1324]. Это решение полностью изменило жизнь Поллока и Ли. Она снова могла дышать. Он стал новым и лучшим человеком и мужчиной. Казалось, бури, сотрясавшие дом на Кармин-стрит, наконец улеглись.