— Да.

— Я бы хотел, чтобы вы увезли их из города. Сейчас же, сегодня вечером. Куда-нибудь подальше, в безопасное место. И вы тоже уезжайте. Перебирайтесь в казармы СОБРа. Прошу вас.

Наступила пауза.

— Вы что-то знаете, американец?

— Пожалуйста, генерал, уезжайте. Пока есть время.

Он положил трубку и, подождав немного, набрал другой номер. Телефон зазвонил на столе у Леонида Бернштейна в Московском федеральном банке. Была уже ночь, и включился автоответчик. Не имея номера домашнего телефона банкира, Монк мог только желать, чтобы Бернштейн проверил автоответчик в ближайшие несколько часов.

— Господин Бернштейн, это тот, кто напомнил вам о Бабьем Яре. Пожалуйста, не ходите в банк, какими бы срочными ни были дела. Я уверен, что в штаб-квартире СПС уже знают, кто стоит за решением не давать Комарову возможности показываться на телеэкранах. Ваша семья находится за пределами страны; поезжайте к ним и не возвращайтесь, пока здесь не будет безопасно.

Он снова положил трубку. Хотя он не узнал этого, но на пульте компьютера в прекрасно охраняемом доме вспыхнул огонёк и Леонид Беркштейн, не проронив ни слова, выслушал послание Монка.

Третий звонок был в резиденцию патриарха.

— Слушаю.

— Ваше святейшество?

— Да.

— Узнаете мой голос?

— Конечно.

— Вам следует уехать в Загорский монастырь. Оставайтесь там некоторое время и никуда не выходите.

— Почему?

— Я боюсь за вас. Вчерашний вечер доказал, что положение становится опасным.

— У меня завтра торжественная литургия в Данилевском.

— Митрополит сможет заменить вас.

— Я подумаю над тем, что вы сказали.

Он снова положил трубку. На четвёртый звонок ответили после десятого сигнала, и грубый голос произнёс: «Да?»

— Генерал Николаев?

— Кто это… подождите минутку, я узнал вас! Вы тот самый чёртов янки…

— Да, это я.

— Больше никаких интервью. Сделал, что вы хотели, высказался. Больше не буду. Вот так. Слышите?

— Я буду краток. Вам следует уехать и пожить с вашим племянником на военной базе.

— Почему?

— Некоторым бандитам не понравилось то, что вы сказали. Я думаю, они могут навестить вас.

— Головорезы, э? Ладно, чепуха это. Ну их на… В жизни не отступал, мой мальчик. А теперь слишком поздно.

Трубка замолчала. Монк вздохнул и опустил свою. Посмотрел на часы. Двадцать пять минут. Пора идти. Обратно и лабиринт чеченского, скрытого от глаз мира.

* * *

Спустя двое суток, 21 декабря, четыре группы убийц совершили четыре налёта.

Самая большая и лучше всех вооружённая группа совершила нападение на дачу Леонида Бернштейна. Там дежурила дюжина охранников, и четверо из них погибли в перестрелке. Двое черногвардейцев тоже были убиты. Входную дверь взорвали, и люди в чёрной полевой форме, с лицами, закрытыми такого же цвета масками, ворвались в дом.

Уцелевших охранников и обслуживающий персонал окружили и согнали в кухню. Начальника охраны сильно избили, но он продолжал утверждать, что его хозяин улетел в Париж два дня назад. Остальные сотрудники, стараясь перекричать плачущих и визжащих женщин, подтвердили его слова. Наконец люди в чёрном вернулись к машинам и, забрав убитых, уехали.

Второе нападение было произведено на жилой дом на Кутузовском проспекте. Чёрный «мерседес» проехал под аркой и остановился у шлагбаума. Один из омоновцев вышел из тёплой будки, чтобы проверить документы. Два человека, прятавшиеся за автомобилем с автоматами с глушителем, убили его выстрелом в шею чуть выше бронежилета. Второго охранника застрелили, прежде чем он успел выйти из будки.

В вестибюле первого этажа консьержа постигла та же участь. Четверо черногвардейцев, вбежавших с улицы, остались в вестибюле, а шестеро направились к лифту. На этот раз в коридоре никого не было.

Дверь в квартиру, несмотря на то что она была обита стальными листами, развалилась на части от двухсот граммов пластиковой взрывчатки, и шестёрка ворвалась внутрь. Ординарец в белой куртке, прежде чем его убили, ранил одного из черногвардейцев в плечо. Тщательный обыск квартиры показал, что в ней больше никого нет, и разочарованная группа удалилась.

На первом этаже они обменялись выстрелами с двумя омоновцами, появившимися из глубины здания, одного застрелили и потеряли одного из своих. Под огнём второго омоновца они выбрались в переулок и, сев в три ожидавших их джипа, уехали с пустыми руками.

В резиденции патриарха они действовали более тонко. Один человек постучал во входную дверь, в то время как шестеро других, скорчившись, прятались по обе стороны от него, чтобы их не было видно через «глазок».

Казак посмотрел в «глазок» и через домофон спросил, кто это. Человек у двери вынул подлинное милицейское удостоверение и произнёс: «Милиция».

Обманутый видом удостоверения, казак открыл дверь. В ту же минуту он был расстрелян, а его тело отнесли наверх.

План состоял в том, чтобы застрелить личного секретаря из оружия казака и убить патриарха тем же оружием, что и казака. Затем пистолет вложить в руку убитого секретаря, которого потом найдут лежащим позади стола.

Потом отца Максима заставят поклясться, что казак и патриарх застали секретаря роющимся в ящиках стола и в последующей перестрелке все трое погибли. Произойдёт большой скандал в среде духовенства, а милиция закроет дело.

Но убийцы обнаружили только толстого священника в засаленной рясе, который, стоя на верхней площадке лестницы, кричал: «Что выделаете?»

— Где Алексий? — с угрозой спросил один из людей в чёрном.

— Он уехал, — пролепетал священник. — Уехал в Загорск.

Обыск личных покоев показал, что там не было ни патриарха, ни двух монахинь. Бросив тело казака, убийцы уехали.

В маленький домик у Минского шоссе послали всего четверых. Они вышли из машины, один направился к двери, а остальные трое ждали в тени деревьев.

Дверь открыл Володя, ординарец. Его убили выстрелом в грудь, и все четверо вошли в дом. Через гостиную промчался волкодав, нацелившийся на горло руководителя налёта; тот, защищаясь, поднял руку, и зубы пса глубоко вонзились в неё. Другой черногвардеец выстрелил собаке в голову.

При свете угасающего огня они увидели старика с торчащими белыми усами, направившего на них пистолет Макарова; он успел выстрелить дважды. Одна пуля попала в дверной косяк, а другая — в убийцу, застрелившего волкодава.

Затем три пули подряд ударили старика в грудь.

* * *

Утром сразу после десяти позвонил Умар Гунаев.