ложились тяжким бременем на государственную казну стран, которые поддерживали детант, но и ударяли лично по карману высокопоставленных друзей СССР. Кажется, только Киссинджеру удалось избежать личных затрат на питавшего слабость к заграничным вещам хозяина Кремля, зато его спутники понесли некоторые материальные потери. Так Брежнев ухитрился однажды выманить у помощника Киссинджера приглянувшиеся ему часы, несмотря на все отговорки последнего, что они, мол, ему дороги как подарок жены. Однако именно из-за спора об этих часах советско-американские переговоры чуть не зашли в тупик и сдвинуть их с мертвой точки можно было только пожертвовав часами.

Причем сам Брежнев никогда на “честный обмен" подарками не шел: в ответ на люксовую машину он в одном случае подарил шерстяной шарф, связанный мастерицами из его родного города, а в другом — русский самовар с чайным прибором.

В отличие от Брежнева, который благодаря свеой импульсивной привычке попрошайничать мог удовлетворить свою страсть к иностранным новинкам, другие кремлевские лидеры, а особенно их жены, оказывались в более затруднительном положении. Ибо официально в Советском Союзе в ходу презрительное отношение к вещизму, а тем более к вещам, произведенным за его пределами, во враждебном капиталистическом мире. Молодежь за тягу к импортным тряпкам, пластинкам, аппаратуре и прочим атрибутам “разлагающегося" Запада строго осуждается на страницах советской печати. В назидание приводятся патриотические строчки Владимира Маяковского: “У советских собственная гордость — на буржуев смотрим свысока". Поэтому удовлетворить свою страсть к иностранным вещам, пройтись по вожделенным западным магазинам и закупить на всю семью иностранной мануфактуры, не уронив при этом “советскую гордость", женам кремлевских вождей необычайно трудно, особенно на глазах подстерегающих их журналистов и фотографов.

Наряду с множеством домашних привилегий, кремлевские жены связаны суровыми ограничениями.

По собственному признанию Хрущева, его поездке в США предшествовали тяжелые, многодневные раздумья по поводу того, брать или не брать с собой свою жену — женщину исключительного достоинства, ума и такта, ибо путешествовать с женами считалось “мелкобуржуазной роскошью". Перед отъездом в Америку Хрущев придирчиво проинструктировал Нину Петровну, как себя вести, как держать на официальных приемах, что говорить и что не говорить (строжайший наказ — “ни слова о политике!"), и поставил условием, чтобы на приемах она капли в рот не брала спиртного, включая шампанское. Нина Петровна отлично справилась с нелегкой ролью первой советской леди, так что в следующие заграничные поездки Хрущев ослабил вожжи личного управления и предоставил ей большую свободу действий, полагаясь на ее врожденный такт и чувство собственного достоинства.

Хотя Брежнев и брал Викторию Петровну за границу (в народе ее называли “бесплатным приложением к Брежневу"), ей было строго-настрого заказано говорить о политике, об экономике, о собственном муже и о фактах его биографии, а также обо всем, что так или иначе касалось внутренней жизни СССР. Единственные дозволенные ей темы были погода и семья, однако даже о соббствснной семье она была обязана говорить поверхностно, без интимных деталей. К этому надо добавить тщательно прдуманный “представительный" туалет для кремлевских жен за границей, который включал туфли на высоком каблуке, хотя у себя дома они явно предпочитали, ввиду своих габаритов, устойчивый низкий каблук.

Общительная и болтливая Галина Брежнева рассказывала, какай мука была для ее грузной матери носить эти обязательные модные узкие лодочки, в которые с трудом, как в знаменитое орудие пытки, втискивали ее распухшие от ходьбы и жары ноги. Схожие муки испытывала прежде и Нина Петровна Хрущева, но она хоть иногда, во время неофициальных приемов, потихоньку снимала туфли и давала отдохнуть гудящим ногам, а вот Виктория Петровна Брежнева — не смела. Короче, вряд ли заграничные турне кремлевских первых леди быди для них легки и отрадны.

Впрочем, время шло, и старомодный, чопорный кодекс поведения кремлевских жен за границей был в срочном порядке модернизирован в приближении к европейскому вольному этикету Раисой Максимовной Горбачевой, которая оказалась на целых два поколения моложе своих “коллег".

Когда она прибыла, с мужем накануне Рождества 1984 года в Англию, у нее, единственной из всех кремлевских жен, было свое, независимое от официального, расписание встреч и экскурсий. Вместо того, чтобы посетить могилу великого теоретика пролетарской революции Карла Маркса или, на худой конец, его музей (что ей, по крайней мере, полагалось как специалисту по марксизму-ленинизму), Раиса Максимовна отправилась осматривать королевские драгоценности, прихватив с собой мужа. Будучи женщиной тщеславной и модной, она разбила в пух и прах многолетнюю традицию солидного и непременно представительного гардероба кремлевских жен на официальных приемах (вспомним темную униформу и неизменное жабо мадам Брежневой) и предпочла модные шелковые блузки и удлиненные костюмы, попеременно сменяя белую норковую горжетку на шубку из нутрии, произведя сенсацию, появившись на приеме в советском посольстве в кремовом атласном платье и шитых золотом открытых туфлях. “Что за контраст с другими женами советских руководителей, которые выглядят так, как будто их только что привезли со строительства сибирской плотины!" — писала одна из английских газет.

Даже по западным представлениям о поведении первой леди, Раиса Горбачева слегка перебрала с гардеробом, который меняла иногда несколько раз в день. Лондонский визит мадам Горбачевой был ее первым выходом в свет, и наслаждаясь вниманием и восторгами западной прессы, она безусловно переувлеклась в своем женском тщеславии, которое никак не могла удовлетворить на родине, где кремлевские жены живут, как монастырские затворницы, хотя и в очень привилегированном мана-стыре. В отличие от Хрущева и Брежнева, которые во времена официальных заграничных поездок держали своих жен в железной узде, а также Андропова, который из профессиональной любви к тайнам, ухитрился само существоание своей жены сделать проблематичным (советские и зарубежные граждане впервые увидели ее на похоронах), Горбачев предоставил своей жене полную свободу действий за границей. Произошло это по той причине, что супруги Горбачеву более эмансипированы и современны, чем старомодные пары брежневского поколения, где жена всегда была домохозяйка, а муж — на правах добытчика.

Была и другая причина такой независимости и полной раскованности Раисы Горбачевой в ее первом официальном турне на Запад. Она всегда верховодила в своей небольшой семье, и Горбачева, в бытность его партийным секретарем в Ставрополе, шутливо называли “подкаблучником". Когда же его провинциальная карьера пошла в гору, без особых усилий с его стороны (он был воистину “баловень судьбы“ и, как одному сказочному персонажу, ему оставалось только фартук подставлять под золотые яблоки, падающие с волшебной яблони), Раиса Максимовна продолжала ревностно опекать его, всячески подталкивала его честолюбие, заводила нужные знакомства. Уже в Москве, когда Горбачев взошел на Кремлевский престол, а Раиса Максимовна — в эзотерический круг кремлевских жен,