— Ничего. У дворецкого было какое-то дело к епископу. И он меня ему представил.

— Тебя представили епископу, Пэтч? — недоверчиво перепросил Билл.

— Да. Он выглядит как настоящий канюк. И смех у него гнусный.

— Да знаю я, как он выглядит, — ответил Билл. — Ты во что-то вляпался, мой милый друг. Один Господь ведает, во что именно, но тебе надо отсюда убираться, прямо сейчас. — С этими словами он рывком поднял меня на ноги. — Ты уже решил, куда направишься? — спросил он, глядя мне прямо в глаза. Я лишь моргнул.

— Домой, — сказал я.

Следующие несколько минут я едва помню. Знаю, что хотел оставить руку святой — мне казалось, будет лучше, если я попытаюсь вернуть ее, может, через Билла.

— Здорово придумано! — заметил тот. — Да ведь этими побрякушками вовсю торгуют — она же стоит целого состояния, столько в ней золота и драгоценных камней. А сама реликвия! Ты хоть представляешь, сколько может стоить рука святой мученицы?! Это же все, что у тебя есть, Пэтч!

И я был вынужден оставить ковчежец у себя, чтобы потом продать его или заложить. В конце концов, это действительно бесценная вещь, за одно золото можно было получить столько, что хватило бы скупить весь Дартмур. Билл привязал руку к моей груди с помощью льняного платка, который мать подарила мне, когда я стал послушником. Прикосновение реликвии к коже было странно успокаивающим, но металлические углы и неровности врезались в тело в самых неподходящих местах. Сплошное безумие, я хорошо понимал это, но времени на подобные размышления совершенно не оставалось.

План Билла, если это можно так назвать, был прост. Я покину Бейлстер, одетый как сейчас: на любой взгляд — самый обычный крестьянин. Когда отойду от города на день пути, облачусь в сутану и снова стану монахом. Деревенский люд относится к монахам с почтением или поносит их, но в любом случае предпочитает держаться подальше. И это единственная защита, на которую я могу рассчитывать. Вот тонзура, конечно, проблема. Билл не долго думая взял мой кувшин с водой и с минуту подержал его донышком над свечой. Глина вскоре покрылась слоем копоти, Билл стер ее ладонью и, пока я не успел запротестовать, вымазал мою выбритую макушку.

— Хорошо еще, братец, что ты на прошлой неделе был у брадобрея, — заметил он. — Волосы у тебя — черный пушок, так что, надеюсь, никто ничего и не заметит. Только не забудь потом смыть эту копоть.

Мне, по правде сказать, вовсе по хотелось снова надевать сутану.

— На ней больше крови, чем у меня в жилах, — посетовал я.

— Тогда возьми лучше мою, брат, — предложил Билл, стащил с себя сутану и скатал ее по длине, связав концы, так что она превратилась в большое и тяжелое кольцо. Я надел его через плечо, неудобное, жаркое, но что же делать? А мой друг между тем остался в рубахе и подштанниках. — Если у тебя найдется пара штанов, буду тебе благодарен по гроб жизни, — сказал он. Я кивнул в сторону сундука. Он покопался там и вытащил потрепанную пару, которая тем не менее оказалась ему впору. Это было странное зрелище — Билл в мирском платье. Видя мое лицо, он подмигнул: — Я снова ощущаю себя нормальным человеком, Пэтч. Этот мешок, вполне возможно, хорош для спасения души, но вот изящества в нем недостает.

Потом он задул свечу и выпихнул меня из комнаты. На лестнице по-прежнему было пусто. Мы тихонько спустились вниз. Возле двери Билл остановил меня и выглянул наружу.

— Никого, — выдохнул он.

Мы выбрались на улицу и пошли рука об руку — пара приятелей на прогулке. Миновали Бридж-стрит и направились к городской стене, за которой виднелись полуразвалившиеся домишки и совсем убогие лачуги, а за ними — разбитые на участки поля, простиравшиеся на многие мили к югу и востоку. Я буду держать направление на юг, обходя город, а потом сверну на запад, в поросшие лесом холмы. Значит, мне придется переправляться через реку, но в верхнем ее течении, где она узкая.

Колокол кафедрального собора уже перестал звонить, и на бедных улицах не было даже признаков погони.

— Они уже забыли про меня, — пробормотал я. — Думаю, поняли, что подняли много шума из ничего. — Плоская шутка оставила скверный привкус во рту, и я пожалел о сказанном.

— Ну, в следующий раз убивай самого епископа, — посоветовал Билл. Я удивленно взглянул на него, и он в ответ оскалился. На его покрытом оспинами лице появилось напряженное волчье выражение, какого я раньше у него не видел.

— Тебе, кажется, все это здорово нравится, а? — спросил я.

Улыбка исчезла.

— Я радуюсь твоему обществу, братец, потому что, боюсь, в последний раз им наслаждаюсь, — ответил он. — У меня такое ощущение, будто мы разрушили чей-то гнусный план, и этому я тоже радуюсь. Но если эта свинья дворецкий сумеет нас поймать, мы пропали. Я тоже не вернусь назад, Пэтч. Господь свидетель, из меня плохо получается клирик, к тому же я не намерен служить господину, который содержит у себя на службе любителей пыряться ножами и прочих безумцев. Я видел, что творится в городе. Пока ты корпел над Цицероном, я ходил повсюду и высматривал.

— О чем это ты, Билл? Что там творится?

— Люди епископа суются повсюду, и ничего хорошего от них не жди. Сам небось видел, а?

Я грустно покачал головой:

— Нет, ничего такого я не видел.

— Господи, Пэтч, да ты у нас просто сонная тетеря! — В голосе его не было насмешки. — Все время зарываешься в свои проклятые книги, только об этом и думаешь. А теперь вляпался в какую-то гадость по самые уши. Слушай! — Он помолчал и перешел на шепот: — Ты ведь наверняка слышал, что его святейшество папа римский требует себе пятую часть от церковной десятины, которую получает английская церковь. — Я кивнул. — Вот и отлично. И ты, вероятно, можешь себе представить, что наши епископы не слишком этим довольны. — Я пожал плечами: политика меня не занимала, особенно теперь, когда голова практически в петле. — Так вот что, Пэтч. Даже эта пятая часть от всех доходов церкви — море золота! Ты сам нынче видел епископа. Никакой он не священник, а настоящий лорд, к тому же богатый. У него свои интересы, братец. И их надо всячески защищать. С помощью таких людей, как этот его дворецкий.

Он все еще держал меня за руку и, видимо, почувствовал, как я вздрогнул при упоминании сэра Хьюга.

— Ну, теперь тебе бояться нечего, — мягко произнес он. — Ты в безопасности. Как только выйдем за городскую стену, сразу исчезнем.

— Зачем ты мне все это рассказываешь, про его святейшество и про золото?

— Потому что раньше уже слышал имя дьякона Жана де Нуанто. Он был приятелем папского легата Оттона. Видимо, этот Оттон старательно заводил себе приятелей в нашей епархии, а Нуанто всегда был на стороне Рима.

— Ну и что?

— А то — и это никакой не секрет, — что Оттон обещал повышение всем, кто поддержит Рим в его противостоянии с епископами — не только здесь, у нас, но и по всему королевству. А де Нуанто был из молодых и честолюбивых. И стал сущей змеей на груди епископа.