— Стой! — кричал он, явно удовлетворенный. — Вернись, Петрок! Что же ты натворил? Что заставило тебя совершить столь ужасный поступок?

Глаза жгло от попавшей в них соленой крови дьякона, а моя собственная кровь толчками била мне в уши, когда я выбежал сквозь западную дверь на плиты Кафедрал-ярда. Было еще не очень поздно, вокруг ходили люди — клирики, бегущие с поручениями, прохожие, прогуливающиеся под ручку с друзьями или возлюбленными. В голове у меня билась единственная мысль о бегстве, и я бросился к первому встречному, размахивая руками и во всю мочь зовя на помощь. Но прохожий — какой-то торговец — смотрел на меня разинув рот, — этакая пародия на удивление и шок, словно я грозил ему кинжалом. Потом повернулся и помчался прочь, голося на бегу что-то невообразимое.

— Стой! Постой же! — заорал я вслед. — Дьякона Жана убили! Сэр Хьюг убил его! Помоги мне!

Теперь все, кто был на площади, обернулись и уставились на меня. Какая-то женщина охнула и упала на колени. Я все еще бежал, но, заметив ужас на лицах людей, остановился.

— Добрые люди, позовите стражу! В соборе совершено убийство! Стражу! — Я едва узнавал собственный голос, тонкий и пронзительный. Протягивая руки к коленопреклоненной женщине и ее спутнику, приземистому вооруженному человеку в ливрее, я невольно взглянул на себя.

Кровь Жана де Нуанто, еще теплая, дымилась в морозном воздухе. Рукава моей сутаны, промокшие насквозь, тяжело свисали вниз. Я все еще сжимал в кровавых руках ковчежец с мощами святой Евфимии, и ее сияющее золото пятнали засыхающие капельки. И тут за моей спиной раздался другой голос, громкий и властный:

— Задержите этого человека! Именем епископа Ранульфа приказываю! Это убийца и вор — взять его!

То был сэр Хьюг, и теперь он уже не смеялся. Я оглянулся. Рыцарь стоял под арочным сводом западной двери, высокий, властный, и, указывая на меня своим длинным пальцем, двинулся в мою сторону. Прохожие начали потихоньку обступать меня, образуя полукруг, который медленно сужался.

— Это он убийца! — умоляюще прокричал я. — Мясник! Он весь в крови! И у него нож!

— Бедный дьякон Жан поймал воришку, когда он пытался украсть руку святой Евфимии! — закричал сэр Хьюг. — Смотрите, она все еще у него! Берегитесь, в него вселился дьявол! Он набросился на дьякона как безумный зверь! Я видел, как он рвал зубами его горло!

Стоявшая на коленях дама рухнула лицом в землю в глубоком обмороке. Некоторые из мужчин вытащили ножи. Но я гораздо больше боялся того, кто позади, чем этих перепуганных горожан перед собой. И бросился вперед, прямо на приземистого вооруженного лакея, опустившегося на колени возле своей упавшей в обморок госпожи. От страха глаза у него тут же вылезли из орбит, и он быстро убрался с дороги. Стоявшие рядом с ним тоже рассыпались в стороны. Я стрелой пересек площадь и бросился вдоль оказавшейся передо мной улицы. Мне повезло: это была Силвер-стрит, узкий проход между домами, уходивший прочь от кафедрального собора и дворца епископа. В отличие от площади улица была безлюдна, так что никто мне не препятствовал. Позади я слышал злобные крики, однако в погоню за мной никто не пустился. Но тут улица начала изгибаться, следуя склону холма, и я свернул в узкий переулок, круто спускавшийся к реке. Я смутно помнил, что он выходит к берегу недалеко от «Посоха». Если я о чем-то сейчас и думал, помимо бегства, так это о том, чтобы смыть с себя кровь, которая заливала меня с головы до ног и капала на бегу. Я уже понимал в тот момент, что обречен, но вовсе не хотел встретить свой конец перемазанным чужой кровью.

Крутой спуск заставлял меня шагать все шире и шире, ноги выписывали огромные круги, будто ножницы, я размахивал руками, стараясь сохранить равновесие на скользком булыжнике мостовой. И вдруг — я даже не успел понять, что происходит, — переулок оборвался, и я уже мчался галопом через Лонг-Рич, широкую улицу, тянувшуюся по этому берегу реки. Потом раздались крик, грохот подков и протяжное ржание испуганной лошади, и я обнаружил, что лежу распростертый перед телегой с высокими бортами. Лошадь, огромный старый одр, брыкалась, дергая постромки, и косила на меня налитым кровью глазом. На передке телеги стоял человек, натягивая вожжи, дугой изогнувшись от усилия, и поливал меня проклятиями.

В слепой панике я на четвереньках отбежал в сторону, подальше от этого бешеного и его лошади, вскочил на ноги и помчался по Лонг-Рич к мосту, едва видневшемуся шагах в пятидесяти. На улице еще были люди. Днем здесь всегда оживленное торговое место, но с наступлением темноты разгуливают лишь сводники да шлюхи; несколько этих темных личностей с вялым интересом глянули в мою сторону, когда я проносился мимо, — подумаешь, юный клирик в мокрой сутане тащит какую-то искусственную руку…

Рука! Я совсем забыл, что несу, и только сейчас вновь ощутил вес золотой штуки. Внутри ее что-то позвякивало. Я сунул ее под сутану. Пока я бежал, она скользила вниз между кожей и шерстяной рубашкой, оставляя ледяной след, будто по мне ползла огромная улитка. В конце концов рука застряла возле желудка, упершись в веревку, которой я был подпоясан. И я ощущал, как холодные пальцы давят в живот, словно упрекая…

А вот и мост. Я замедлил бег: здесь людей было больше и кто-то мог меня знать. Многие студенты, такие же как я, жили в более убогих кварталах на восточном берегу реки, а любимые ими таверны располагались на этой стороне. Я остановился и, задыхаясь, оперся на каменный парапет моста. Разило от меня воистину жутко: запах свежей крови смешивался с вонью конского навоза, отбросов с мостовой и острым, резким привкусом страха. Проведя по лицу, я обнаружил на нем корку запекшейся крови. Неплохая маскировка: в таком виде даже друзья вряд ли меня узнают. Только я в любом случае выглядел как демон, выскочивший прямо из ада, и вряд ли могу рассчитывать на безопасность.

Мозг, парализованный шоком и паникой, потихоньку приходил в норму. Подобно току крови, вновь оживляющему затекшие члены, ко мне возвращалось восприятие реальности, правда, весьма болезненное. Я понял, что способен анализировать создавшуюся ситуацию. Совершено убийство. И вина за него падает на меня. Нет, не так. Меня в нем обвинили. Убийцей был рыцарь, но он же возглавил погоню за мной. И эта погоня сейчас идет по моему следу. Пока что мне удалось от них оторваться. Мне нужно объяснить, что там произошло на самом деле… Нет. Не пойдет. Мое слово против слова дворецкого самого епископа. Это конец. Ну нет! Я пока что жив, может, удастся и дальше оставаться в этом состоянии…

Эти внутренние борения заняли всего несколько секунд, но окружающие уже таращились на меня. Никакого плана не было, одно только страстное желание жить. Глубоко вдохнув ночной воздух, я пустился через мост, не глядя ни влево, ни вправо, пытаясь шагать твердо и неспешно. Если мне удастся добраться до своего жилища, можно будет переодеться в чистое и прихватить деньжат. Или это не самая лучшая мысль? Сэр Хьюг знает, кто я такой, — значит, ему наверняка известно, где я живу. Я помотал головой, пытаясь прогнать подступающий панический страх.

Чтобы добраться до Окс-лейн, хватит двух-трех минут. Позади меня не слышалось ни шума, ни криков: видимо, мне здорово повезло и я сумел оторваться от погони. Вероятно, сэр Хьюг и все остальные бросились искать меня по всей Силвер-стрит, решив, что я рванул в сторону кожевенных мастерских и к заливным лугам, лежащим за ними. Тут меня вновь охватили смятение и неуверенность — я услышал, как зазвонили огромные колокола кафедрального собора. Их звон, низкий и мощный, прокатился по городу. Это был не призыв на молитву, но сигнал тревоги, погребальный звон. И тут рука святой Евфимии погладила меня по животу, словно что-то предчувствуя и печально предупреждая.