— Нет; но я сам почел себя обязанным дать ему этоудовлетворение, и, разумеется, барон остался доволен. Мы расстаемся, милостивыйгосударь. Вам следует дополучить с меня эти четыре фридрихсдора и три флоринана здешний расчет. Вот деньги, а вот и бумажка с расчетом; можете этопроверить. Прощайте. С этих пор мы чужие. Кроме хлопот и неприятностей, я не видалот вас ничего. Я позову сейчас кельнера и объявлю ему, что с завтрашнего дня неотвечаю за ваши расходы в отеле. Честь имею пребыть вашим слугою.

Я взял деньги, бумажку, на которой был карандашом написанрасчет, поклонился генералу и весьма серьезно сказал ему:

— Генерал, дело так окончиться не может. Мне очень жаль, чтовы подвергались неприятностям от барона, но — извините меня — виною этому высами. Каким образом взяли вы на себя отвечать за меня барону? Что значитвыражение, что я принадлежу к вашему дому? Я просто учитель в вашем доме, итолько. Я не сын родной, не под опекой у вас, и за поступки мои вы не можетеотвечать. Я сам — лицо юридически компетентное. Мне двадцать пять лет, якандидат университета, я дворянин, я вам совершенно чужой. Только одно моебезграничное уважение к вашим достоинствам останавливает меня потребовать отвас теперь же удовлетворения и дальнейшего отчета в том, что вы взяли на себяправо за меня отвечать.

Генерал был до того поражен, что руки расставил, потом вдругоборотился к французу и торопливо передал ему, что я чуть не вызвал его сейчасна дуэль. Француз громко захохотал.

— Но барону я спустить не намерен, — продолжал я с полнымхладнокровием, нимало не смущаясь смехом мсье Де-Грие, — и так как вы, генерал,согласившись сегодня выслушать жалобы барона и войдя в его интерес, поставилисами себя как бы участником во всем этом деле, то я честь имею вам доложить,что не позже как завтра поутру потребую у барона, от своего имени, формальногообъяснения причин, по которым он, имея дело со мною, обратился мимо меня кдругому лицу, точно я не мог или был недостоин отвечать ему сам за себя.

Что я предчувствовал, то и случилось. Генерал, услышав этуновую глупость, струсил ужасно.

— Как, неужели вы намерены еще продолжать это проклятоедело! — вскричал он, — но что ж со мной-то вы делаете, о господи! Не смейте, несмейте, милостивый государь, или, клянусь вам!.. здесь есть тоже начальство, ия… я… одним словом, по моему чину… и барон тоже… одним словом, вас заарестуют ивышлют отсюда с полицией, чтоб вы не буянили! Понимаете это-с!

— И хоть ему захватило дух от гнева, но все-таки он трусилужасно.

— Генерал, — отвечал я с нестерпимым для него спокойствием,— заарестовать нельзя за буйство прежде совершения буйства. Я еще не начиналмоих объяснений с бароном, а вам еще совершенно неизвестно, в каком виде и накаких основаниях я намерен приступить к этому делу. Я желаю только разъяснитьобидное для меня предположение, что я нахожусь под опекой у лица, будто быимеющего власть над моей свободной волею. Напрасно вы так себя тревожите ибеспокоите.

— Ради бога, ради бога, Алексей Иванович, оставьте этобессмысленное намерение! — бормотал генерал, вдруг изменяя свой разгневанныйтон на умоляющий и даже схватив меня за руки. — Ну, представьте, что из этоговыйдет? опять неприятность! Согласитесь сами, я должен здесь держать себяособенным образом, особенно теперь!.. особенно теперь!.. О, вы не знаете, незнаете всех моих обстоятельств!.. Когда мы отсюда поедем, я готов опять принятьвас к себе. Я теперь только так, ну, одним словом, — ведь вы понимаете жепричины! — вскричал он отчаянно, — Алексей Иванович, Алексей Иванович!..

Ретируясь к дверям, я еще раз усиленно просил его небеспокоиться, обещал, что все обойдется хорошо и прилично, и поспешил выйти.

Иногда русские за границей бывают слишком трусливы и ужаснобоятся того, что скажут и как на них поглядят, и будет ли прилично вот то-то ито-то? — одним словом, держат себя точно в корсете, особенно претендующие назначение. Самое любое для них — какая-нибудь предвзятая, раз установленнаяформа, которой они рабски следуют — в отелях, на гуляньях, в собраниях, вдороге… Но генерал проговорился, что у него, сверх того, были какие-то особыеобстоятельства, что ему надо как-то «особенно держаться». Оттого-то он таквдруг малодушно и струсил и переменил со мной тон. Я это принял к сведению изаметил. И конечно, он мог сдуру обратиться завтра к каким-нибудь властям, такчто мне надо было в самом деле быть осторожным.

Мне, впрочем, вовсе не хотелось сердить собственно генерала;но мне захотелось теперь посердить Полину. Полина обошлась со мною так жестокои сама толкнула меня на такую глупую дорогу, что мне очень хотелось довести еедо того, чтобы она сама попросила меня остановиться. Мое школьничество могло,наконец, и ее компрометировать. Кроме того, во мне сформировались кой-какиедругие ощущения и желания; если я, например, исчезаю пред нею самовольно вничто, то это вовсе ведь не значит, что пред людьми я мокрая курица и уж,конечно, не барону «бить меня палкой». Мне захотелось над всеми ниминасмеяться, а самому выйти молодцом. Пусть посмотрят. Небось! она испугаетсяскандала и кликнет меня опять. А и не кликнет, так все-таки увидит, что я немокрая курица…

— (Удивительное известие: сейчас только услышал от нашейняни, которую встретил на лестнице, что Марья Филипповна отправилась сегодня,одна-одинешенька, в Карлсбад, с вечерним поездом, к двоюродной сестре. Это чтоза известие? Няня говорит, что она давно собиралась; но как же этого никто незнал? Впрочем, может, я только не знал. Няня проговорилась мне, что МарьяФилипповна с генералом еще третьего дня крупно поговорила. Понимаю-с. Это,наверное, — mademoiselle Blanche. Да, у нас наступает что-то решительное.)

Наутро я позвал кельнера и объявил, чтобы счет мне писалиособенно. Номер мой был не так еще дорог, чтоб очень пугаться и совсем выехатьиз отеля. У меня было шестнадцать фридрихсдоров, а там… там, может быть,богатство! Странное дело, я еще не выиграл, но поступаю, чувствую и мыслю, какбогач, и не могу представлять себя иначе.

Я располагал, несмотря на ранний час, тотчас же отправитьсяк мистеру Астлею в отель d'Angleterre, очень недалеко от нас, как вдруг вошелко мне Де-Грие. Этого никогда еще не случалось, да, сверх того, с этимгосподином во все последнее время мы были в самых чуждых и в самых натянутыхотношениях. Он явно не скрывал своего ко мне пренебрежения, даже старался нескрывать; а я — я имел свои собственные причины его не жаловать. Одним словом,я его ненавидел. Приход его меня очень удивил. Я тотчас же смекнул, что тутчто-нибудь особенное заварилось.

Вошел он очень любезно и сказал мне комплимент насчет моейкомнаты. Видя, что я со шляпой в руках, он осведомился, неужели я так рановыходу гулять. Когда же услышал, что я иду к мистеру Астлею по делу, подумал,сообразил, и лицо его приняло чрезвычайно озабоченный вид.