А Мурчавес встал на берегу пустынных волн и обратился к обитателям морских глубин с отеческим увещеванием. Он объяснил, как выгодно входить в состав могучего кошачества. Если обитатели морского дна поддержат начинание Мурчавеса, ни одна лихая чайка не посмеет похищать его сограждан. Ни один самоуправный кот не станет после шторма собирать добычу. Все будет справедливо, без напрасных жертв. Улову подлежат лишь те, кто нужен государству в данную минуту. В количествах, не превышающих потребность.

Мокроусов давился от смеха. Очень уж комично выглядел Мурчавес, вещающий воде и облакам. Однако остальные отнеслись к происходящему серьезно; они стояли за спиной вождя и молитвенно смотрели в голубое небо.

– Ну, все, пора! – сказал самозабвенный вождь. – Готики! Тяните сети! Кошки! Приласкайте гладиаторов! Вылизывайте их с ног до головы. Гладиаторы! Мурчим на полную и не халтурим. Чтобы ни одна поганая скорпена не пропала!

Чайки крякали от жадности, обиженно кричали друг на друга, но спускаться к воде не решались; рокочущий звук их пугал.

Готики успели высохнуть и по второму разу в море не полезли; по хвосты зарываясь в песок, они вытягивали сеть зубами. Пятились, как раки, и кряхтели, потому что сеть была тяжелой, а улов – обильным.

Кого только не было здесь! Многорукий осьминог с космическими, лунными присосками. Каракатицы, похожие на крохотных бегемотиков. Дорады с выпяченной нижней челюстью и смертельно обиженным взглядом. Сибасы с растопыренными плавниками, острыми, как зубчики наточенной пилы. Злодейские мурены, мощные распластанные скаты, равнодушная кефаль, блескучие анчоусы. Все они бились в истерике, чешуя сверкала на холодном октябрьском солнце.

Такого изобилия кошачество еще не видело ни разу. Даже поэт Мокроусов осекся; он бы и хотел по-прежнему шутить, да был пока не в состоянии. Увиденное потрясло его до глубины души.

– Ну как? – спросил Мурчавес самодовольно. – А вы не верили.

– Мы верили, – прошептали изумленные коты.

– Что, рыбы! – вождь со смешком обратился к улову. – Видите, какое дело? Мы, в отличие от вас, дышать на глубине не можем. Поэтому пришлось вас пригласить сюда – как законных представителей морского царства. Итак, повторяю вопрос: вы голосуете за присоединение к кошачьему столу? Кто против, пусть скажет сейчас, или не говорит уже никогда. Что же. Никто ничего не сказал? Мухлюэн, Дрозофил, солдаты! Предлагаю зафиксировать итоги.

Комиссия пересчитала рыб и гадов. Из-за осьминогов и кальмаров вышла нестыковка: Дрозофил считал по головам, а Мухлюэн – по конечностям. Но в конце концов они договорились и громко объявили результат:

– За – триста сорок шесть молчаний, против – ни одного голоса.

Теперь Мурчавес предложил голосовать котам.

– Да зачем! Мы за! Понятно же, что за!

– Нет, дорогие мои. У нас ведь не какая-нибудь тирания. Поэтому, кто за, давайте, поднимайте лапы. Отлично. Кто против? Нет. Кто воздержался?

Мокроусов поднял лапу. Сам не понимая, почему. Он не то чтобы был против изобилия. Наоборот! Но что-то смущало, тревожило душу. А поскольку у поэтов чувство обгоняет размышления, он, не раздумывая, воздержался.

Мурчавес тяжело взглянул в глаза бунтовщику. Терпению его пришел конец. И настроение испортилось.

– Что же. Некоторые отрываются от коллектива. Ладно, так и запишем. А вас, дорогие мои, поздравляю. Отныне этот берег – наш. И все, что видите до горизонта, тоже наше. Объявляю массовые заготовки: коллективно чистим рыбу, вялим осьминогов. Набиваем склады до отказа, восполняем понесенные потери. Потом приказываю отдохнуть, набраться сил а вечером отметим праздник… пусть он будет называться Ночь единства.

«Луна была большая и круглая. Мерцали звезды, начинался прилив; море казалось черным, было страшно…».

Мокроусов заводил глаза, топорщил молодецкие усы. Святые котцы терпеливо ему внимали. Они бы предпочли рассказ попроще, без сравнений, собеседник по-другому не умел.

«Вождь сильно опоздал. Явился он в кольце телохранителей; в зубах Мурчавеса была дырявая авоська; в ней глухо звякали какие-то пузырьки.

– Ну вот, – сказал он, – вроде, все готово, можем начинать.

Торжественно взмурчали гладиаторы. Вертихвостые коты исполнили старинный танец: ходили взад-вперед восьмеркой, у помоста замирали, распушая хвост, и мелко-мелко им трясли, пуская по шерсти волну».

Тут Мокроусов осекся. Потому что подошел к сюжету, о котором было неприятно вспоминать и еще неприятней рассказывать. Мурчавес объявил, что произвел в придворные поэты сочинителя Подлера. Вечного врага и конкурента Мокроусова. Подлер прочел стишки, посвященные Ночи Единства. Ничего себе стишки, кудрявые, но Мокроусов написал бы лучше.

«Мда… В общем, пригласили нас к столу; коты себя ждать не заставили, набросились на угощение; кое-где вспыхнули драки, раздались истеричные вопли и шип.

– Стоп-стоп-стоп, – сказал первоверховный вождь. – Куда это годится. Безобррразие! Ну-ка, быстро привели себя в порядок, я тут кое-что для вас надыбал.

Ссоры мигом прекратились. Любопытство у котов сильней, чем жадность; это известно любому.

Мурчавес вынул из авоськи пузырек, зажал его передними лапами и зубами сорвал с него крышку. В пузырьке плескалась жидкость, она пахла так маняще, так волшебно, что коты зажмурили глаза и, раздувая ноздри, стали нюхать воздух.

Вождь вылил содержимое в старую пластмассовую миску и предложил:

– Угощайтесь! Каждый может сделать два лизка! Не больше! Готикам и гладиаторам не подходить! Им запрещаю пробовать под страхом смертной казни!

Служивые коты со вздохом подчинились. Оно, конечно, хочется лизнуть, но тридцать два подхода к миске против двух глотков – это довод. Остальные выстроились в очередь. Приложившиеся к миске вели себя странно: пошатывались, громко беззастенчиво мяукали и сигали с места в карьер. Некоторые забегали в воду и барахтались в ледяных волнах, пытаясь схватить отражение белой луны. Другие с разбегу взбирались на гору, третьи зависали на деревьях и почему-то все истошно выли.

Я, – продолжал Мокроусов, – с трудом дождался своей очереди. Лизнул два раза, как положено, и почувствовал, что хвост наливается тяжестью, а лапы стали легче пуха! Божественный напиток пах полынью, виноградом, морем; в общем, чем он только не пах! Нектар богов…

А Мурчавес ласково шепнул:

– Хочу сделать тебе, Мокроусов, подарок! За твой острый смелый язычок. Ты можешь сделать несколько глотков.

Ну, и я, конечно, соблазнился. Ни один поэт не сможет удержаться от такого.

Меня повело в сторону, луна растянулась и стала похожа на дыню, а море накренилось и хотело перелиться через край! Стало и страшно, и весело. Мне казалось, я качаюсь на волнах, а хвост меня держит, как якорь. Я зачем-то взлетел на скалу. Как не сорвался, не знаю… Свесился вниз, заорал, а сердце колотится, а в голове туман, а в душе перемешались радость с ужасом, а в глазах все вверх ногами! Счастье!