А он наоборот, как шелковый стал. И это бесит.

Потому что на самом-то деле мудак.

Чтобы не набрать в психах Марьяна, Полине приходится сдерживаться. Она блокирует телефон и откладывает его, а сама смотрит в окно.

Специально надела то же платье, что в день их с Гаврилой знакомства в «Акуле». Специально накрасилась и волосы уложила так, чтобы самой себе нравиться.

Устроила театр одной актрисы, чтобы выбесить и проучить.

Его взгляд, когда шла к машине – бесценен. Он убить готов был. А у нее мурашки по коже. Дура.

Только желаемого удовольствия не ощущала.

Да и какое удовольствие?

Ей светит провести в клубе несколько часов наедине с собой. В чем кайф? Кадрить она не планирует. Упиваться тоже. Танцевать… Вряд ли. Её максимум – опять следить за людьми, как за рыбками.

Ну и «наслаждаться» правильностью своих действий.

Гаврилу надо наказать. Она накажет.

Машина подъезжает к «Акуле» медленнее, чем позволял вечерний трафик. Гаврила тянет, это понятно. Как минимум ещё одно «Полин» себе непременно позволит – тоже.

Но Полине кажется, что она к нему готова…

В голове шальная мысль и несколько картинок…

А может всё же… К черту «Акулу»? В столице миллион и одно заведение. Может… С Гаврилой куда-то?

К этому варианту склоняется душа. Он до дрожи пробирает. Полине даже жарко делается от мысли, что танцевать же можно с ним… Прижиматься… Касаться невзначай. Или очень даже в.

Внутренний противоречивый диалог срывается с губ неопределенным звуком. Она краснеет, губу закусывает, знает, что Гаврила пытается поймать её лицо в зеркале, но Полина смотреть в ответ не собирается. Взгляд опустила. Смотрит на колени. Корит себя за глупость.

Вот из-за таких реакций ей нужно прекратить всё как можно быстрее. Потому что у них не было ничего – а ей уже тяжело.

Он – её райское яблоко. Она – трехсотое поколение после той, на чьей ошибке надо бы учиться.

И сколько бы Гаврила ни тянул, невозможно кружить по кварталу всю ночь, делая вид, что заблудился.

Машина останавливается не рядом с парадным входом, как стоило бы, а чуть в стороне.

Это Полину злит, она готовится выдать что-то уничижительно острое, но не успевает. Натурально рот захлопывает, когда встречается взглядом с обернувшимся Гаврилой.

В нем не злость уже, а что-то похожее на: «пожалуйста, не надо»…

И она почему-то прислушивается.

– Дверь открою…

Он произносит глухо, Полина не вредничает.

Ждет, когда откроет. Недолго тупо смотрит на его ладонь…

Он вроде как помочь выйти хочет, а ей вдруг страшно прикоснуться…

Задержав зачем-то дыхание, Полина вкладывает в его руку свою. Выставляет на бордюр ногу, встает из довольно низкого салона…

Хочет тут же освободиться, бросить напоследок всё, что планировала, и уйти. Но Гаврила не дает.

Их руки опускаются. Гаврила перехватывает – держит за кисть, пальцами дразнит кожу ладони…

– Поль…

Обращается тихо. Просит.

Полина смотрит вниз – на руки. Он тоже – куда-то ей в макушку.

И поднять взгляд страшно. Потому что отказать – сложно. А о чем попросит – ясно.

– Заново не начинай.

Она собирается с силами и старается вывернуть руку, но не получается.

Это провоцирует вспышку негодования. Голова и взгляд Полина всё же взлетают.

Гаврила смотрит спокойно, но видно – что это напускное.

– Зачем ты глупости делаешь? Он же тебе не нужен…

Спрашивает, немного хмурясь. Правду говорит. Чистую. Но зачем – Поля уже объясняла.

Так всем лучше будет. Сейчас плохо – потом лучше.

– Не твоего. Ума. Дело.

Проговаривает с паузами. Сама гордится тем, как твердо получилось. Пусть внутри нет никакой уверенности…

– Поль…

Гаврилу её ответ не устраивает. Он делает полшага к ней. Это – слишком. Допускать нельзя. Поэтому Полина освобождает руку, выставляет её – упирается в грудь. Смотрит в глаза.

– Сядь в машину и езжай. Ждать меня бессмысленно. У меня свои планы. В клуб заходить не пытайся даже. Если забыл – на тебя у охраны ориентировка. Сам вряд ли справишься... – Поля усмехается криво, намекая на то, что толпой все смелые. – А я возвращаться загород сегодня не планирую.

На этих словах его снова кроет злоба – напряженные скулы приходят в движение. Взгляд сверлит яростно.

Это именно то, что нужно Полине. Но это не радует.

– Знай своё место.

Говорить подобное – гадко. Но тоже из разряда необходимого. Лучше, чтобы он разочаровался и отвалил.

– Ослушаешься – лишишься работы. Обещаю тебе.

Её рука съезжает с ткани костюма со свистящим звуком.

Гаврила не меняет позу. Всё так же стоит. Смотрит так же…

Наверняка, ему есть, что сказать, но он молчит и смотрит…

Как Поля делает шаг назад… Как расправляет плечи…

Смотрит на него… Его взгляд говорит очередной: «Поль…».

На самом деле, взгляд этот страшный… Он очень злой. Он в бешенстве.

Но бешеные рядом ей не нужны.

Она ничего не обещала. Ни на что не подписывалась.

Она обходит застывшего Гаврилу по дуге. Под стук собственных каблуков направляется ко входу в «Акулу».

В груди разрастается черная дыра. От незаметной точечки до способной поглощать планеты дырищи.

Полине ощутимо плохо. Между лопатками зуд.

Кроме той – большой, Гаврила сверлит в ней другие дыры. А Поля молится об одном: «лишь бы следом не увязался».

Не оглядывается до самого подсвеченного неоном входа.

Делает это, только мельком, нервно улыбаясь охраннику…

Гаврила стоит у машины, отвернувшись. Он курит, глядя на капот машины её отца.

Полине одновременно больно и она очень надеется, что разочарование, которое переживает сейчас, способно сломать самоуверенность. Потому что…

Каждый. Должен. Знать. Свое. Место.

Вечер превратился для Полины в каторгу. Точнее это она сама для себя его в каторгу превратила.

Ненавидела «Акулу», брезговала окружавшими людьми. Злилась даже на музыку. Хотя на самом деле – на себе. И ещё глушила боль.

Ей к Гавриле хотелось. Не ругаться. Не осаждать. Не противопоставлять свою неприступность его напору, а… Поговорить. В глаза посмотреть. Лицом к лицу. Коснуться.