назюзюкалось, чтоб ему пусто стало!

– Тогда вперёд!

Пришлось мне взять на себя обязанности бармена. После бокала вина Любаша вроде бы сменила тему:

– А мы вот только с вернисажа.

– Да ну? – изумилась Карина. – Чем же наслаждались?

– Кофе с коньяком… Ах, да! Там ещё что-то было, – Любаша обратилась к Петечке: – Ты не припомнишь, милый?

– Мы были на премьере фильма. Короче, не слабый такой фильм… Но в общем как бы полное дерьмо!

– Юности свойствен радикализм в суждениях, – глубокомысленно заметила Любаша.

Петечка выпучил глаза:

– Тебе понравилось?

– Понравилось! Но совсем другое, – призналась Любаша, заливаясь смехом. – Я на экран и не смотрела.

– Неправда, – решительно возразил Петечка. – Смотрела фильм как зачарованная. Даже на диктофон что-то там писала.

– Это не я. Это мой профессиональный долг выпендривался. Потом в своём блоге выложу.

– А что за фильм?

Этот вопрос я задал исключительно из вежливости, чтобы хоть как-то увести разговор от постельных и тому подобных тем.

– Так ведь про Вовчика, по мотивам твоего романа! – воскликнула Любаша.

Тут только до меня дошло. Несколько лет назад какая-то кинофирма купила у меня право на экранизацию романа, но дело настолько затянулось, что я их послал куда подальше, мол, делайте, что хотите, а меня оставьте в покое. И вот теперь что-то вылупилось. Кстати, могли бы на премьеру пригласить…

А Любашу снова понесло:

– Да как же фильм-то назывался? – она взглянула на Петечку, но тот только помотал головой. – Ах да! «Измученные и истомлённые»… Что-то про любовь. Кажется, про семейную драму педерастов.

Не успел я выразить протест, поскольку роман мой вовсе не о геях, как Карина подхватила эту тему:

– Везде одно и то же. И в постели, и в политике, и в кино… Везде!

– Если честно, то в кино ещё не пробовала, – отозвалась Любаша, хохоча.

Но Петечке не понравились слова Карины:

– Да всё не так! В политике ещё остались искренние, неиспорченные, порядочные люди.

– Кто бы сомневался! И самый неиспорченный – ты. Ну уж я этого так не оставлю.

Похоже, Любаша в своём репертуаре, и её никому не остановить. Только Петечка пытается:

– Дело не в испорченности. Наше поколение вообще находится как бы вот в таком посттравматическом состоянии…

– В каком, в каком? – переспросила Карина.

– Ну, если сформулировать точнее, то вот примерно в состоянии как бы родовой травмы….

– Ой, я не могу! Петечка жжёт!

Любаша с Кариной хохочут. Да и я с трудом сдерживаю смех.

– Ну я тогда вообще ничего говорить не буду.

– Петя! – пытаюсь успокоить парня. – Вы не обижайтесь. Дамам очень трудно такие премудрости понять.

– Но это же так просто!

– Петечка! Родной! Ты силы береги. А то после родов, да ещё с такой пост… пост… с этой, как её… Что же мы с тобой после этого делать будем?

– Да ну вас!

– Обиделся. Давайте ещё по стопарю, и мы пойдём. Первый раз совращаю новорожденного! – слегка покачиваясь, Любаша поднялась со стула. – Ну и где у вас тут люлька будет?

– Так в комнате для гостей. Ты же знаешь…

Гости ушли, и только тут на веранде появилась Ляля. Судя по всему, с Любашей у неё была абсолютная несовместимость.

– Мама! Ну зачем ты эту грымзу пригласила?

– Не смей так называть мою лучшую подругу! Если бы не она, я давно бы сдохла от тоски. Мы с ней и огонь, и воду прошли… Ну и что-то там ещё, уже не помню…

– И что, весь вечер наслаждаться её обществом?

– Скоро Арнольд с Шуриком прикатят.

Глава 5. Арнольд и Шурик

Новые гости не заставили себя долго ждать. К их приезду уже был накрыт стол, так что обошлось без аперитива, к тому же у Любаши после интима с Петечкой проснулся зверский аппетит, да и Карина не поскупилась ради дорогих гостей, заказав еду в местном ресторане. Ну а пока гости набивали рот деликатесами, я попытался составить мнение о вновь прибывших.

Острая бородка и в тон ей чёрные усы. Если добавить к этому патлатую шевелюру, вывод будет однозначен: Арнольд – это тот самый альтист, или скрипач, о котором мне рассказывала Ляля. Надо признать, впечатление он производил вполне благоприятное – достаточно посмотреть, как держит вилку, как отправляет в рот крохотный кусочек лососины. Да и своей осанкой вполне соответствовал моим представлениям о людях высшего общества, и уж наверняка принадлежал к тем, кто не обделён вниманием властей предержащих – ну там дипломы, премии, награды…

Честно говоря, к симфонической музыке я равнодушен – предпочитаю джаз. Разве что победа Вана Клиберна на международном конкурсе в Москве заставила отдать должное его таланту. Ну а уж скрипку совсем не переношу! Был случай в детстве, когда я лежал в постели с повышенной температурой, а мама ненадолго вышла в магазин, оставив включённым радиоприёмник, чтобы мне не скучно было. Но только закрылась за ней дверь, как врубили скрипичный концерт, и вот целый час я вынужден был это слушать, не решаясь встать с постели. Так что моё отношение к скрипачам имеет под собой прочную основу.

Куда занятнее был второй гость. Все называли его Шуриком, несмотря на седину в волосах и опухшее лицо с глубокими морщинами, что могло свидетельствовать как о глубине пережитых им страстей, так и о невоздержанности в употреблении спиртных напитков. Впрочем, одно другое ничуть не исключает. Пока он ел, пил, между делом подшучивая над Любашей и её кавалером, я даже при большом желании не нашёл бы повода придраться к его манерам, хотя они не отличались той утончённостью, которая была присуща ранее описанному персонажу. Более того, я усомнился в том, что он мог бегать по сцене в одних трусах, посчитав, что Ляля по какой-то неведомой мне причине его оклеветала.

Но где-то после пятого тоста Шурик решил рассказать о последних гастролях. Вполне себе заурядное турне по черноморскому побережью Кавказа, а фишка в том, что музыканты выступали совершенно голыми. В какой-то степени понять их можно, поскольку жара стояла небывалая, а тут ещё песни шли, что называется, с приплясом. В перерыве меняли семейные трусы и «майки-алкоголички», в которых привыкли выступать, на те, что посвежее, но ведь их не напасёшься! Поэтому в конце концов решили выйти на сцену голышом к восторгу публики.

Любаша с Кариной тоже были в восхищении – ведь далеко не каждый решится эпатировать публику подобным образом. Реакция Арнольда была довольно сдержанной, а Петечка, судя по всему, предпочёл бы видеть на сцене полуголых девиц, а не мужиков в линялых