Посланнику Писарро хватило нескольких часов, чтобы проникнуться уважением к туземцам: они вовсе не были дикарями, а, наоборот, обладали более высокой культурой, чем многие европейские народы. Он с удивлением обнаружил, что инки имеют обширные сведения в области астрономии и создали солнечный календарь; кроме того, они вели точный учет жителей своей обширной империи, располагавшей безупречной системой общественных учреждений и прекрасной армией. Письменности, однако, у них не было, оружие они использовали примитивное, не знали колеса и не имели ни вьючных, ни верховых животных, а разводили только лам — изящных овечек с длинными ногами и томными глазами. Этот народ поклонялся Солнцу, богу, который требовал человеческих жертвоприношений только в исключительно сложных ситуациях вроде болезни правителя или неудач на войне — тогда нужно было смягчать гнев божества, принося в жертву молодых девушек или детей.

Поверив лживым обещаниям дружбы, Великий Инка и его многочисленные придворные прибыли без оружия в Кахамарку — город, где Писарро приготовил им ловушку. Правитель империи путешествовал в золотом паланкине, который носили его министры, а за ним следовал целый сераль прекрасных девушек. Испанцы перебили тысячи придворных Инки, пытавшихся защитить его своими телами, и взяли Атауальпу в плен.

— Все только и говорят, что о перуанских сокровищах. Разговоры об этом, словно лихорадка, будоражат пол-Испании. Скажите, правда ли то, что рассказывают о Перу? — спросил Вальдивия.

— Чистая правда, хоть это и может показаться невероятным. В обмен на свое освобождение Инка предложил Писарро столько золота, сколько войдет в комнату в двадцать два фута в длину, семнадцать футов в ширину и девять в высоту.

— Но это же просто сказочное богатство!

— Это самый большой выкуп в истории. Писарро получил его в виде украшений, статуэток и ваз, но потом все это переплавили в слитки и поставили на них клеймо испанской короны. Но все это богатство, которое подданные Атауальпы проворно, как муравьи, снесли из разных, самых дальних уголков империи, ничуть не помогло Инке. Писарро, продержав его в заточении девять месяцев, приговорил к сожжению на костре. В последнюю минуту сожжение было заменено на более мягкую казнь — удушение гарротой. Писарро пошел на это смягчение, когда Инка согласился принять крещение, — поведал Альдерете и добавил, что Писарро полагал, что имеет все основания так поступать, так как пленник якобы, даже находясь в темнице, подстрекал народ к восстанию. По сведениям доносчиков, в Кито было двести тысяч индейцев кечуа и еще триста тысяч на Карибских островах; они пожирали человеческое мясо и собирались выступить войной против конкистадоров, находившихся в Кахамарке, и только смерть Великого Инки заставила их отказаться от этого намерения. Только позже выяснилось, что этого огромного войска вовсе не существовало.

— В любом случае непонятно, как такой небольшой кучке испанцев удалось покорить настолько развитую цивилизацию, как вы описываете. Ведь речь идет о территории, превосходящей по площади Европу, — заговорил Педро де Вальдивия.

— Это была очень обширная империя, но вместе с тем хрупкая и молодая. Когда туда прибыл Писарро, ей было не более века. К тому же инки привыкли к роскоши и изнежились. Они ничего не смогли противопоставить нашей отваге, более совершенному оружию и конным солдатам.

— Полагаю, что Писарро заключил союз с врагами Инки, подобно тому как поступил Эрнан Кортес в Мексике.

— Совершенно верно. Атауальпа и его брат Уаскар враждовали друг с другом, чем и воспользовался Писарро, а потом и Альмагро, который прибыл в Перу чуть позже и подоспел как раз, чтобы разбить их обоих.

Альдерете объяснил, что в Перу ни один листок не мог качнуться без соизволения властей: все жители были рабами. Часть налогов, которые платили подданные, Инка пускал на пропитание и поддержку сирот, вдов, немощных и стариков, а остальное откладывал на черный день. Но, несмотря на такие разумные меры, до которых Испании далеко, народ ненавидел своего правителя и его двор, потому что жил в подчинении у касты воинов и жрецов-орехонов. По его словам, народу было все равно, под чьей властью жить — под властью инков или под властью испанцев, поэтому они не оказывали особого сопротивления захватчикам. В любом случае смерть Атауальпы означала полную победу Писарро: лишившись головы, империя развалилась.

— Судьба этих двоих, Писарро и Альмагро, незаконнорожденных и не получивших образования, может служить лучшим примером того, чего можно достичь в Новом Свете. Они не только стали богачами, но и получили множество почестей и титулов от нашего императора, — добавил Альдерете.

— Все говорят только о славе и богатстве, рассказывают только об удачах: о золоте, жемчуге и изумрудах, о покоренных землях и народах, — а об опасностях умалчивают, — с некоторым вызовом промолвил Вальдивия.

— Вы совершенно правы. И опасностей там множество. Чтобы завоевывать эти девственные земли, нужно быть не робкого десятка.

Вальдивия покраснел. Неужто этот юноша сомневался в его храбрости? Но тут же он рассудил, что даже если так, то собеседник имеет на это полное право. Ведь даже сам Вальдивия стал в себе сомневаться, уже давно не имея случая проверить свою отвагу. Мир менялся семимильными шагами. Ему выпало родиться в эпоху, когда наконец стали открываться загадки Вселенной: не только стало ясно, что Земля круглая, но даже некоторые уверяли, что она вертится вокруг Солнца, а не наоборот. А чем занимался он, пока все это происходило? Считал овец и коз, собирал желуди и маслины. Вальдивия снова почувствовал, что все это ему наскучило до глубины души. Он был по горло сыт заботами о скоте и пашнях, игрой в карты с соседями, мессами и молитвами, перечитыванием одних и тех же книг, почти сплошь запрещенных инквизицией, и годами мучительных и бесплодных объятий с женой. Судьба в образе этого молодого человека, искрящегося воодушевлением, снова постучалась в дверь Вальдивии, как это было в те времена, когда он воевал в Ломбардии, Фландрии, Павии, Милане, Риме.

— Когда вы отправляетесь в Новый Свет, Херонимо?

— В этом году, если будет на то Господня воля.

— Можете на меня рассчитывать, — сказал Педро де Вальдивия шепотом, чтобы Марина не слышала этих слов. Взгляд его был прикован к висевшей над камином шпаге из толедской стали.

В 1537 году я попрощалась со своими родными, которых мне больше не суждено было увидеть, и отправилась вместе со своей племянницей Констансой в прекрасный город Севилью, благоухающий цветами апельсиновых деревьев и жасмином, а оттуда водным путем по прозрачным волнам Гвадалквивира — в шумный порт Кадис с его мощеными узкими улочками и мавританскими башнями. Там мы сели на трехмачтовый корабль водоизмещением двести сорок тонн. Командовал этим тяжелым и медленным, но надежным судном капитан Мануэль Мартин. Шла погрузка: перед кораблем стояла вереница матросов, которые передавали из рук в руки разнообразные грузы. Тут были бочки с водой, пивом, вином и оливковым маслом, мешки с мукой, вяленое мясо, живые птицы и даже корова и две свиньи, которые должны были пойти на еду во время путешествия, а также несколько лошадей — они в Новом Свете ценились на вес золота. Я проследила, чтобы мои тщательно увязанные тюки были поставлены туда, куда указал капитан Мартин. А первое, что я сделала, оказавшись вместе со своей племянницей в нашей крошечной каюте, — поставила алтарь для фигурки Девы Заступницы.