Существуют свидетельства тому, что в шаманизме скрыты истоки официальной политики. Буряты Азии объясняли этнографам, что их первыми политическими лидерами были шаманы62. В языке инуитов слова «шаман» и «лидер» почти идентичны: ангакок и ангайкок63. Более того, сообщества, где были шаманы, но отсутствовали признанные политические лидеры, существовали, но сообщества, где имелся политический лидер, но не было религиозных экспертов, были крайне малочисленными, если существовали вообще. В некоторых сообществах один и тот же человек сочетал функции шамана и политического лидера64.

Значительным влиянием пользовались даже шаманы, не имеющие явной политической власти. Зачастую они были советниками по вопросам войны и мира. Если народ планировал вторжение на территорию соседей, а шаман видел неблагоприятные предзнаменования, он способствовал установлению дипломатических отношений, если же знаки были благоприятными, призывал к войне65.

Шаманы не только регулировали антагонизм, но и временами создавали его. Эта тенденция очевидна даже в пределах одного сообщества, в местном соперничестве за сверхъестественное господство. По словам одного антрополога, шаманы разных кланов хайда «яростно соперничали и демонстрировали ненависть», вплоть до того, что пытались убивать друг друга с помощью колдовства66. Лоуи описывал оккультный поединок между двумя шаманами кроу – Большим Быком, призвавшим на помощь дух грома, и Белым Стволом, обладавшим силой священной скалы. Этот поединок кончился слепотой Белого Ствола и гибелью родных Большого Быка67.

Вероятно, чаще всего шаман возбуждал антагонизм, направленный за пределы сообщества, когда ему не удавалось исцелить больного или изменить к лучшему погоду, и он винил в этом шамана соседнего народа – точно так же, как современные политиканы отвлекают внимание от проблем внутренней политики, грозя оружием внешнему врагу. Так, шаман кламатов однажды объяснил, что недавний снегопад и болезни вызваны духом с вершины горы Шаста, которого послал туда шаман народа модок. Эту проблему удалось разрешить без рукопашной схватки. Шаман кламатов призвал на помощь духа, который победил духа с вершины горы, поработил его и дистанционно убил шамана модоков68. Однако в Южной Америке, когда шаманы хиваро винили в смертельной болезни колдуна из соседней деревни, вооруженный набег был неизбежен. В конце концов, душа покойного продолжала бы мучить его близких, если бы он не был отомщен. Хорошо еще, что религия помогала хиваро в их миссии: их боевое снаряжение символизировало родство с Этсой, богом охоты и войны; шагая в бой, они распевали священные гимны. Затем черепа жертв бросали в реку в качестве приношения Анаконде. Избавившись от черепов, скальпы можно было сушить, заключая в них духи жертв, которые в противном случае стали бы мстить победителям69.

Роль шамана в культивировании антипатии и насилия как в сообществе, так и за его пределами, – еще одно свидетельство не в пользу романтических представлений о религии, которая поначалу была чиста и лишь позднее пала, подвергнувшись влиянию скверны. По-видимому, одна из самых печально известных современных ролей религии как поджигательницы конфликтов в сообществах, была присуща ей с момента возникновения.

Итак, теперь, после всего сказанного, чем же была религия в эпоху шаманов – скорее, силой зла или силой добра? По этому вопросу существует два основных мнения.

«Функционалисты» рассматривают религию как служащую интересам общества в целом. Так, один из основоположников социологии, французский ученый Эмиль Дюркгейм, находил в религии достоинства, даже когда обстоятельства никак не способствовали этому. Например, некоторым наблюдателям так и не удалось объяснить, какую пользу обществу могли приносить насильственные траурные обряды австралийских аборигенов, когда женщины рассекают себе головы палками-копалками, а мужчины так глубоко разрезают мышцы бедер каменными ножами, что падают наземь парализованные70. Для Дюркгейма подобное объяснение не представляло затруднений. В труде «Элементарные формы религиозной жизни» он писал, что совместное оплакивание покойных не только помогало людям противостоять травме недавней смерти, но и придавало им сил как коллективу. Ибо «любая общность мысли, какую бы форму она ни принимала, повышает социальную жизнеспособность. Исключительная насильственность проявлений, путем которых неизменно и обязательно выражается общая боль, даже подтверждает тот факт, что в данный момент общество более живо и активно, чем когда-либо»71.

Функционалистам противостоит группа, которую можно назвать «циниками» или, возможно, «марксистами» – не потому, что все они коммунисты, а потому, что вслед за Марксом считают, что социальным структурам, в том числе общим убеждениям, свойственно служить власть имущим. В 1937 году антрополог Пол Радин в книге «Первобытная религия» писал, что шаманизм эскимосов служил интересам только одной группы – эскимосских шаманов. Их «сложная религиозная теория» и «эффектные шаманские приемы» имели «два предназначения: давать возможность вступать в контакт со сверхъестественным только самому angakok [шаману], а также манипулировать чувством страха простого человека и эксплуатировать его»72.

Эти две позиции доминируют в дискуссии о достоинствах как современной, так и примитивной религии. Есть люди, которые считают, что религия служит обществу в целом, утешает и вселяет надежду, несмотря на боль и неуверенность, помогает нам преодолевать врожденный эгоизм с помощью сплоченности. А есть те, кто считает религию инструментом общественного контроля, которым власть имущие пользуются для возвеличивания самих себя – инструментом, внушающим людям безразличие к тому, что их эксплуатируют («опиум для народа»), если не пугающим их до смерти. С одной точки зрения боги – это хорошо, с другой – плохо.

А не может ли оказаться так, что обе стороны ошибаются, рассматривая вопрос так широко и обобщенно? Разве не могли социальная функция и политическая значимость религии измениться в ходе культурной эволюции?

В сущности, сам Маркс допускал такую возможность. В его представлениях о культурной эволюции фаза охоты и собирательства в человеческой истории была отмечена идиллическим равноправием; общество, а следовательно и религия, лишь позднее подверглись порче. (Вот почему я взял в кавычки слово «марксисты» применительно к циничной в целом позиции по вопросу религии: взгляды Маркса циничными в общем не были.)

Как теперь уже ясно, представления Маркса о жизни охотников-собирателей были излишне упрощенными. Да, небольшое сообщество, с трудом поддерживающее уровень, достаточный для выживания, более эгалитарно, нежели современное индустриальное общество, для которого характерна колоссальная пропасть между самыми богатыми и самыми бедными. Но трудно утверждать, что разницы во власти и эксплуатации нет в обществе, где шаманы собирают приношения, внушая беспричинный страх, или в обществе, в котором шаманы убеждают женщин, что снискать милость богов можно, занимаясь сексом с шаманами.