— Передам непременно.

***

Покинув шатер, Калев принялся перебирать в уме подробности разговора с Рахав. Он мысленно похвалил себя за успешный экспромт: “Недурно, однако, придумал я, будто Йошуа поручил мне сказать о его сердечной склонности к Рахав. Как зарделась она от счастья, услыхав, что вождь наш не прочь жениться на ней! Стрела в яблочко угодила. Надеется за него выйти. Подольстилась ко мне, словоохотлива была!”

“Хваткая баба Рахав, корыстная, — продолжал размышлять Калев, — любит золото, должно быть, умеет им распорядиться с толком. Я б такую в жены не взял. А Йошуа человек осмотрительный, семижды семь раз отмеряет, зачем ему мой совет? Не буду пока сообщать ему о моем разговоре с Рахав. Тем более что не одобряет он мое расследование”.

“Я крепко верю в свой нарождающийся талант дознавателя. Начало положено. Буду продолжать. На сегодня довольно — темнеет уже. Утро мудренее вечера. Завтра снова примусь за размышления, намечу дальнейшие шаги”.

9

Сотворив утреннюю молитву, Калев принялся скрупулезно обдумывать вчерашнюю беседу с Рахав. Фразу за фразой, слово за словом. Интонации и жесты тоже информативны. Первый же опыт дознания навел Калева на догадку, что в этом ремесле любые, даже малозначительные на первый взгляд детали, заслуживают внимания, и нет такой мелочи, которая не может стать важным звеном в логической цепи расследования. Мудрый ценит мелочь ради пользы, которую из нее можно извлечь.

Факты, новые и старые, необходимо зафиксировать в уме, не упуская ни одного из них. Рассматриваемые в правильной последовательности, они обнажат причинно-следственные связи событий и в итоге укажут на виновного или виновных, если таковые имеются, и приведут расследование к успешному финалу.

Не смотря на многие лета свои, Калев, к счастью, имел прекрасную память, не утратил завидной способности к логическому мышлению, был находчив, ярко красноречив или умело косноязычен, в зависимости от ментальной индивидуальности собеседника, и обладал иными важными врожденно-профессиональными качествами, необходимыми детективу.

Найдя тихое и тенистое место на окраине лагеря, Калев принялся нанизывать на нить дознания известные ему факты.

Во-первых, Йошуа не прочь жениться на Рахав, и она осведомлена о его склонности к ней. Во-вторых, Рахав страстно желает выйти замуж за Йошуа. Эти два обстоятельства определенно влияют на помыслы и действия обоих.

В-третьих, Ахан горячо любил Рахав, а та, в свою очередь, упивалась сознанием его любви и ревности. В-четвертых, предприимчивый Ахан пытался повлиять на Йошуа, отвращая последнего от мысли о браке с Рахав. Два этих пункта говорят нам о тщеславии одной и хитрости другого.

В-пятых, опьяненный страстью, Ахан сулил своей зазнобе богатство взамен на ее согласие стать ему женой. Всем известно, что Ахан сирота, не имеет перспектив на получение наследства и вообще беден. Выходит, он использовал тривиальный мужской прием ложных посулов ради завоевания женского сердца. Либо… Вот это “либо” я должен подвергнуть следственной проверке!

В-шестых, Накман, по признанию Рахав, имел умысел отомстить иудеям за убиение любимых деток и супруги. В-седьмых, Рахав заявила, что отговорила брата от мести. Нельзя исключить, что истина на устах ее, то есть Накман действительно задумал зло, а она остановила его. Говоря правду, она демонстрирует Йошуа свою благонадежность.

Но, возможно, Рахав лжет — иными словами она не удерживала брата от намерения мстить, или он вообще не имел такого намерения. Тогда ее заслуга перед Йошуа состоит в том, что она предупреждает его об опасности, пусть даже мнимой. Выходит, ложь, как и правда, тоже выгодна ей. Человек сметлив, коли ожидает выгоды.

Ну, а если Накман действительно собирался или собирается причинить иудеям беду, то, значит, он опасен, и необходимо принять превентивные меры. В этом случае, задуманное им лиходейство неизбежно влияло бы на его планы и действия, которые, кстати, вполне могли быть связаны с историей Ахана. Следует разобраться в этом хитросплетении.

В-восьмых, Рахав утверждает, что Накман баснословно богат, однако с великого горя уничтожил свои сокровища, безвозвратно зарыв их в землю. А вдруг она обманывает, то есть он вовсе не лишил сам себя богатства, а нашел ему некое применение, вовсе небезобидное для нас, иудеев? И это обстоятельство тоже требует расследования.

И, наконец, в-девятых, Рахав алчно претендует на достояние Накмана. Ее тяга к золоту выглядит правдоподобной. Не задумала ли она чего-нибудь такого, что могло бы иметь связь с делом Ахана или навредить нам? Было бы не худо выяснить и это, хотя навряд ли их внутриклановые ковы представляют для нас опасность.

Зафиксировав в уме открытые ему на данном этапе расследования факты, Калев пришел к заключению, что настало время познакомиться с Накманом. Что бы ни услышал Калев из уст брата Рахав — никчемную правду или полезную ложь — всё сгодится для дознания.

***

Калев нашел Накмана одиноко сидящим на большом камне вдали от шума людского, в тихом месте на опушке леса. Поза согбенная, локти уперты в колени, подбородок и щеки покоятся на раскрытых ладонях, темные круги под глазами, лицо худое, волосы растрепаны, взгляд отстраненный. Накман выглядел погруженным в горестные думы отшельником.

— Приветствую тебя, Накман, — произнес подошедший дознаватель, — я — Калев, друг нашего вождя Йошуа.

— Садись, Калев, на этот камень напротив меня, — ответил Накман, — поговорим о том о сем.

— Дошли до меня слухи о твоем несчастье, Накман. Мы, иудеи, народ сострадательный, вот я и пришел к тебе со своим сочувствием.

— Спасибо. Сочувствующий упивается превосходством. А сострадание иудейское мне слишком хорошо знакомо.

— Вижу, тяжело на сердце у тебя. Мы же следуем правилу: не судить человека в беде за несправедливые слова его.

— Не только у вас, у всех такое правило.

— Может, помощь тебе требуется?

— Мне ничего от вас не нужно. Когда сам справляюсь, а когда и Рахав помогает. Клан у нас дружный, своего в беде не оставляем.

— Расскажи про семейство покойное. Надо больше говорить с людьми о страдании своем — душа оттаивает.

— Это ты верно подметил. Мученику тем легче на сердце, чем чаще случается ему горе изливать. Беда вот только, что не хотят люди о чужой боли слышать.

— Я — верный слушатель твой.

— Ты чужой, Калев. Устам страдальца родные уши требуются.

— Сестра у тебя есть.

— Мысли Рахав о живых, не о мертвых.

— Должно быть, прав ты.

— Да, прав я. Проверено.

— А скажи-ка,