и непроизносимых медицинских терминов. Илья на автомате кивнул, но не понял ни слова.

— Простите, а можете попроще объяснить?

— Ваш Михаил — пока что овощ. И никаких гарантий, что он из этого состояния выйдет. Вполне возможно, что да — организм молодой, ресурсы для восстановления есть. Но мозг… — пожилой врач цокнул языком. — Скажу так: если парень выкарабкается, то прежним уже никогда не станет. Увы. Кто он вам, говорите?

— Брат двоюродный. Его мать — сестра моего отца.

— Терпения и сил вашей тёте… Они ей понадобятся.

Илья вышел из больницы задумчивый. Сев в свою красную “Ниву”, он забарабанил пальцами по рулю. Он всегда так делал, когда нервничал или напряжённо о чём-то думал.

— Загоню часть клада, отдам деньги тёте Тане. Они сына не заменят, но всё-таки с деньгами попроще будет. А уж если он инвалидом останется, тем более бабло понадобится.

Столовое серебро в багажнике звякнуло, будто соглашаясь.

После эпилога

Ночь на Ивана Купалу. Сосновый бор в окрестностях села Баюки

Летняя ночь была поистине волшебной. По небу изредка пробегали облачка, но они не мешали полной луне и ярким звёздам. Лес ликовал, и всё живое дышало, любило и радовалось расцвету сил природы.

На полукруглой поляне около большого валуна горел костёр. Привалившись боком к валуну, ведьма Марина завороженно смотрела на пляшущие языки пламени. Женщина была одета в свободное белое платье-рубашку с красной вышивкой на вороте и рукавах, а её волосы распущены и красивыми волнами ложились на плечи.

Вдруг в круг света от костра шагнул человек. Точнее, призрак — он был полупрозрачным, сквозь него можно было разглядеть деревья и небо. Это был бородатый мужчина, одетый по моде начала двадцатого века: сюртук, жилетка, из кармана которой свисает цепочка часов, сапоги гармошкой.

Увидев ведьму, он в замешательстве остановился. Марина подняла глаза и улыбнулась:

— А, Павлушка Ермолаев! Садись у огня. Гнать не буду, грейся. В такую ночь надо быть добрее.

— Спасибо, — глухо прошелестел голос призрака. — А ты, Глашка, совсем другая… Сама на себя не похожа.

— Конечно, это же другое тело! Уже третье, после моего родного. Сколько лет-то прошло. И зовут меня теперь по-другому.

— И как же?

— Марина.

— Ишь, имя-то какое, господское!..

— Нормальное. Ты, Павлушка, от жизни отстал. Сейчас имена не по святцам и не по сословиям выбирают, а как захотят.

— Надо же!..

Призрак сел с другой стороны валуна, тоже привалился к нему боком и уставился взглядом в огонь. Долгое время оба молчали, наслаждаясь теплом от костра и слушая ликующие звуки ночного леса.

— Вишь, Глашка, как вышло-то, — нарушил молчание призрак купца. — Парень тот не всё забрал и сундук обратно зарыл. И теперь я к кладу заново привязан, ровно пёс цепной! Только цепь длиннее стала, могу подальше отойти. А всё ты, Глашка! Почему ты тогда не сказала, что владелец клада после смерти сокровище своё стеречь должон?!

— А что я? — изогнула бровь Марина. — Не всегда такое бывает. Здесь много условий сойтись должно, чтобы дух остался привязанным к кладу. И вообще, нечего было меня обманывать! Сам виноват.

— Тебя-то обманешь! Эх… Когда пришли эти два брата за кладом, я сначала обрадовался, думал, упокоюсь наконец. А теперь опять!..

— А нужен ли он тебе, этот покой? — задумчиво спросила ведьма.

— Не знаю, — так же задумчиво отозвался Павел Ермолаев. — Не знаю, Глаша.

И оба, вздохнув, снова залюбовались пляшущими языками пламени.