Было уже светло, его широкая спина закрывала оконный проем, и он снова был почти обнажен. Лишь полотенце, обернутое вокруг талии, а вода с волос стекает на грудь тонкими дорожками.

— Что… что вам надо? Снова пришли ударить беззащитную девушку?

— Такая уж и беззащитная? Ничего не сломала за ночь? Точила гвоздь, чтоб воткнуть его мне в шею?

— А вот это идея, спасибо за совет.

Снова я не то говорю, а надо бы узнать, что ему вообще нужно от меня.

Держусь за голову, слева немного болит. Под его взглядом неуютно, но в нем сейчас не ненависть, лишь любопытство.

— Я принес завтрак, поешь.

— Вы долго будете меня здесь держать? Я хочу домой, вы отпустите меня? — мой тихий голос как шелест, во рту пересохло.

— Голова болит?

Какая забота, даже противно.

— Вы убьете меня?

— Если будешь сидеть тихо, то с тобой ничего не случится.

Я сглатываю, быстро скольжу взглядом по его телу, все та же устрашающая татуировка змеи с раскрытой пастью на правой кисти. Есть еще сердце, в него воткнут нож обмотанное колючей проволокой, цифры, череп, что-то еще.

Он реально весь одна сплошная мышца, замечаю несколько шрамов на ребрах и животе, а еще отчетливый бугор под низко сидящим на бедрах полотенцем.

— Ты что-то не разглядела во мне вчера в душе? Могу показать ближе, — в голосе наглая ухмылка.

Чувствую, как краснею, отворачиваюсь, сжимая покрывало пальцами. Животное, самое настоящее похотливое, мерзкое животное, вот кто он.

— Твой завтрак, ешь и не высовывайся, там есть таблетка, выпей, голова пройдет.

Отворачивается, уходит.

— Какая забота.

— Ты что-то сказала?

Прикусила язык, чтоб не получить снова, пусть лучше уходит, так спокойней. Лучше быть одной и совсем его не видеть, меня спасут, обязательно спасут. Так не бывает, мы не в средневековье, и не на востоке, где можно просто так похитить человека и продать его.

А что если он на самом деле продаст меня в бордель, после того как изнасилует?

Сердце снова бешено бьется, выламывая ребра, страх накатывает липкой волной по телу. Нет, этого не может быть. Это только в дурацких любовных романах, которые я читала тоннами, такое бывает. А еще там обязательно жертва влюбляется в своего насильника, это еще более невыносимая чушь.

Блуждая по комнате взглядом, только сейчас увидела, что на обоях рисунок из голубых облаков. Наверное, это должна была быть детская комната, я бы сделала ее именно здесь, ближе к спальне родителей.

Не вяжутся эти облачка с тем зверем, что похитил меня, может, это и дом не его, а он убил хозяев, и сейчас их тела лежат в подвале?

Нет поломанной тумбочки, а на полу стоит разнос с тарелкой каши, стаканом молока и булочкой с маком.

Как мило, я даже удивлена, что вижу это, а не дохлую крысу и стакан грязной воды.

В животе урчит, медленно встаю, прислушиваюсь к своим ощущениям, голова и правда немного болит. Раздумываю, пить ли таблетку, предложенную этим чудовищем, а вдруг это наркотики или транквилизатор? Я засну, а он воспользуется моей беззащитностью и изнасилует всеми извращенскими способами.

Ой, да ему не нужно никого насиловать и усыплять, любая даст, взять хоть вчерашнюю девушку. Перед глазами снова та картина, как его огромный член входит словно поршень, глубоко, как девушка стонет от удовольствия, ей вчера было очень хорошо.

А мне вновь становится жарко. Так, надо обязательно поесть, объявлять голодовку не вариант. Каша вполне съедобная, молоко холодное, а булка свежая. Ем все, запиваю таблетку. Интересно, какой сейчас час, пытаюсь разглядеть за окном территорию, но видно лишь заросший участок, высокий забор и лес.

Наручник больно натирает ногу, цепь волочится по полу, в ванной мою за собой посуду, в зеркале долго разглядываю опухшее от слез лицо, искусанные губы и синяк на левом виске.

Хочется принять душ, спортивный топ прилипает к телу, цепь как раз достает до душевой, можно попробовать. Ложусь на пол, открыв дверь в соседнюю комнату, прислушиваюсь, пытаясь понять, в доме мой похититель или нет.

Как его зовут, ведь у него есть имя? Вячеслав и Марина называли его, я слышала.

Данил. Точно, Данил.

Данил Сафин.

Что-то в нем показалось мне знакомым. Я уже слышала это имя.

Пришлось варить кашу, думал, забыл, но нет, руки помнят. Девчонка напрягала и мешала, каждый раз ловил себя на мысли, что в моем доме чужой человек. А ее нельзя надолго оставлять одну, неизвестно что еще придумает.

В следующий раз может точно воткнуть мне гвоздь в шею. Вот же смерть позорная — от рук девчонки, да еще в расцвете сил.

Занес в комнату поднос с едой, долго рассматривал ее спящую. На виске синяк от моего удара, сама виновата, могло быть и хуже.

Распущенные светлые волосы, тонкие черты лица, слишком бледная кожа и чуть заметная россыпь веснушек на носу. Длинные ресницы подрагивают, пухлые искусанные губы. Тонкая шея, торчащие ключицы, короткий спортивный топ, небольшая грудь.

Упругую попку облегают лосины, длинные ноги вытянуты на постели. Снова вернулся к лицу. Она лишь немного похожа на Марину, только еще моложе, чем я встретил ее в то время. Маринка была игривая, задорная, в глазах плясали черти, а эта — не могу понять какая.

Не хочу.

Даже не хочу понимать. Она всего лишь баба, падкая на деньги, красивые слова, которая предаст, и глазом не успеешь моргнуть.

В душе снова скребет до боли, вскрывая старые раны, поднимая со дна ярость и ненависть. Не надо было тащить ее с собой, смотрю — и шею хочется свернуть голыми руками, услышать, как хрустят позвонки.

Когда не вижу ее, понимаю головой, что ни в чем не виновата, подвернулась под руку. Надо бы навести визит ее родственнику, поговорить о будущем.

Проснулась, смотрит испуганно, глаза такие голубые, что зажмуриться хочется. Забавная, что-то лепечет, почти не слушаю ее, рассматривает меня с интересом и страхом. Отводит взгляд, когда натыкается на выпирающий под полотенцем член.

А он реагирует на нее, на этот приоткрытый ротик и вспыхнувший на щеках румянец. Вот бы поставить ее на колени и заставить сосать, наверняка такая же шлюха продажная, как ее сестренка. С виду трогательная и невинная, а по сути, гнилая и продажная. Сначала поломается для приличия, а потом будет подмахивать, как все, заглатывая по самые яйца.

Черт, Сафин, кончай думать об этом при ней.

Уехал вообще из дома, закрыв на все замки, чтоб не сделать лишнее. Пусть сидит и не показывается на глаза. В ее же интересах стать невидимкой.