– Нужно ли мне напомнить вам о том, что наши тюрьмы переполнены исключительно невиновными людьми?

– А мне нужно ли напомнить вам о том, что ошибки в правосудии иногда случаются?

– Да, это так, но я по-прежнему не понимаю, как это связано с нашим случаем.

– Чарльз Линдберг был одной из самых влиятельных фигур того времени. Также он был помешан на контроле. C самого начала он указывал следствию, в каком направлении им работать. Если бы он не лез не в свое дело и дал возможность полиции и ФБР завершить расследование, я уверен, что похитителей бы нашли.

– И вы думаете, что Собек делает то же самое.

Уинтер кивнул.

– Если вы теряете контроль над следствием, его практически невозможно вернуть. Мы ведем это расследование. Собек в лучшем случае должен сидеть на заднем сиденье. Он имеет право на свое мнение, которое мы имеем право проигнорировать. И нам с самого начала нужно было дать это понять. Поэтому я был с ним достаточно жесток сегодня.

Андертон на какое-то время задумалась над услышанным.

– Знаете, – сказала она, – я легко могу себе представить, что Собек может убить. Поэтому я столько времени и сил потратила на него в самом начале расследования. Он выглядел очень виноватым и подходил под параметры. А вы и без меня знаете, что большинство убийств совершается знакомыми жертвы.

– Вы можете не оправдываться.

– Я и не оправдываюсь. Я констатирую факты.

Уинтер посмотрел в лобовое стекло. К зданию шел мужчина, который мог оказаться Кирчнером, если бы не прошел мимо дома. Пока они ждали, прохожих практически не было видно. Район был немноголюдный. Подходящее место для жизни, если есть желание спрятаться от мира.

– Так что вы думаете? – не отставала Андертон. – Собек может убить?

– По критериям психопатии Хейра он бы набрал от тридцати до сорока баллов.

– Что определяет его как психопата.

– Но даже такой высокий балл не означает, что он обязательно убийца.

– Это вы сейчас про хороших психопатов, так? – уточнила Андертон.

– Да, – кивнул Уинтер. – За неимением лучшего определения. Нужно помнить, что есть немало глав компаний, политиков и звезд шоу-бизнеса, которые набрали бы такой же балл, и в большинстве своем они не убийцы.

– Вы думаете, что Собек – хороший психопат?

– Пока не начнут всплывать новые трупы, я буду думать так, да.

Андертон отвернулась от него и стала смотреть прямо перед собой через лобовое стекло.

Ожидание, скука, убитое время. Все как на слежке. Уинтер пожалел, что у них нет кофе. И пончиков. Особенно пончиков. Он уже чувствовал, как падает уровень сахара в крови. Андертон снова повернулась к нему.

– Давайте вернемся к похитителям Линдберга. Вы сказали, что их было несколько, хотя следователи с радостью повесили все на Хауптмана. Вы явно не согласны с версией волка-одиночки. Тогда какая версия у вас?

– Может, у меня и нет версии.

– Судя по тому, что вы на память знаете даты и места, у вас она явно есть, – Андертон посмотрела на часы. – У нас еще пять минут до прибытия Кирчнера. Расскажите.

– Хорошо. Начиная с момента ареста и до момента смерти Хауптман заявлял, что невиновен. Его жена, Анна Хауптман, дожила до девяноста пяти лет, и она тоже утверждала до самой своей смерти, что он невиновен. Но Хауптман нес на себе некоторое бремя вины, это очевидно. Для похищения потребовалась лестница особой конструкции, а он был плотник, и по какой-то случайности в его бумагах нашлись чертежи лестниц. Также он когда-то работал у торговца лесом, из материала которого была впоследствии сделана эта лестница. К тому же записки с требованием выкупа были написаны полуграмотным немцем-иммигрантом, и – какое совпадение – им-то он и являлся.

– Вы утверждаете, что полиция построила дело на косвенных уликах.

– Большую часть дела. Почти невозможно объяснить тот факт, что ему принадлежал бочонок гвоздей из той же партии, которые использовались при сборке лестницы. А, и еще он спрятал треть суммы выкупа у себя в гараже. Несмотря на утверждение, что он лишь «присматривал» за деньгами, его уровень жизни резко изменился после получения выкупа. И так мы подходим к самой убийственной улике. Шестнадцатый участок перекладин этой лестницы был сделан из досок, которые лежали у него на чердаке.

– Да, Хауптман явно имел отношение к случившемуся, но это не означает, что он виновен в убийстве и даже причастен к похищению, – слушала и соглашалась Андертон.

– Именно. Если бы суд над Хауптманом был честным, то он бы избежал наказания, поскольку налицо обоснованные сомнения. Но у него не было никаких шансов на справедливый суд. Похищение Линдберга было преступлением века. Каждая его деталь тысячу раз обсасывалась в прессе. У всех было свое мнение, и совершенно невозможно было найти непредвзятых присяжных заседателей. Не будем забывать еще и то, что общество жаждало крови. Это преступление должно было быть раскрыто, а Хауптман был подходящей жертвой.

– А кто же убийца?

– К сожалению, мы уже никогда этого не узнаем, потому что основные игроки уже давно мертвы.

– Но… – продолжила за Уинтера Андертон.

– Но мы точно знаем две вещи. Первое: в тридцатых годах похищения превратились в большой бизнес. Второе: Хауптман был судим и в США, и в Германии. Возможно ли, что он входил в состав темной группы немецких иммигрантов, объединившихся с целью этого похищения? Да. Я бы даже сказал, это более чем возможно. В конце концов, Линдберг был одним из самых богатых людей того времени, а значит, он был идеальной мишенью. А поскольку это было групповое похищение, это бы также объяснило, почему Хауптман предпочел сесть на электрический стул, а не выдать остальных членов группы.

– Если с их стороны были угрозы его жене, то все становится понятным, – кивала Андертон.

Через две минуты на улицу повернул старый и грязный «Форд Фокус» и припарковался около дома. Машине было по крайней мере десять лет, на крыльях уже виднелась ржавчина. Из нее вышел мужчина, сутулившийся так, словно весь груз этого мира лежал на его плечах.

– Эрик Кирчнер? – спросил Уинтер.

– Он самый.

12

Услышав, как хлопнули двери «мерседеса», Кирчнер вздрогнул. Голова у него непроизвольно дернулась, а тело напряглось, словно он готов был броситься бежать.

– Мистер Кирчнер, – позвала его Андертон.

Кирчнер замер и обернулся. Увидев Андертон, он ощутимо расслабился. Не до конца, конечно, но мысль спасаться бегством отпустила его. Они подошли. По документам ему было всего тридцать четыре. Вблизи казалось, что все пятьдесят. Одет он был в дешевый поношенный костюм со старомодным воротом. Андертон представила их друг другу. Рукопожатие Кирчнера было мягким и вялым.

– Не понимаю, – сказал он. – Видел в новостях, что вы больше не ведете расследование.