– Более чем.

– В таком случае мне больше нечего сказать, – отрезала Андертон, продолжая смотреть на Уинтера. Выражение ее лица сменилось с крайне раздраженного на озадаченное.

– Что? – спросил он.

– В первой части интервью вы хорошо разворачивали эту тему насчет «мы и они», а потом все испортили обращением к следующей жертве.

– К сожалению, у меня не было другого выхода. Где, кто, почему – помните? В доме Собека я краем глаза увидел почему. Это дает нам возможность спасти чью-то жизнь, а этот козырь покроет все. Ведь, в конце концов, мы же здесь сейчас, чтобы спасать жизни, не так ли?

– Так. Знаете, я, конечно, всем своим существом терпеть не могу Дилейни, но лучшего человека на роль противника трудно найти. Она вам сильно облегчила задачу.

– Точно, – оценил шутку Уинтер. – Эта женщина демонстрирует концепцию «мы и они». Она живет, чтобы разделять и властвовать.

Дойдя до машины, Уинтер переоделся в чистую футболку, на этот раз с группой «Битлз». Какое облегчение было снять рубашку! Вновь появилась возможность вдохнуть полной грудью. Двигатель завелся с первого же оборота.

– Ну что, теперь поехали в гости к Кирчнеру, – сказал Уинтер. – Где он живет?

– В Маунт-Плезант.

– Сколько туда ехать?

– Должны доехать за двадцать пять минут.

11

Эрик Кирчнер больше не жил в доме, где была убита его жена. После трагедии он не провел в доме ни одной минуты, а сразу же снял маленькую квартиру на 7-й авеню. Когда-то этот район был неблагополучным, но сейчас дела здесь шли в гору. Удачное расположение и общий рост цен на недвижимость способствовали облагораживанию местности. Квартира Кирчнера была в старом и неухоженном доме, который, судя по всему, изо всех сил сопротивлялся обновленческим тенденциям. Застройщики, конечно же, придут и сюда, но не факт, что скоро. Еще не освоены гораздо более привлекательные объекты.

Дорога заняла полчаса – на пять минут дольше, чем предполагала Андертон. По пути была небольшая авария, и пришлось поехать в объезд. Это было не так важно, поскольку Кирчнера дома все равно не оказалось. Андертон постучала дважды, на всякий случай. Ответа не было. Она достала телефон, нашла в списке контактов номер Кирчнера и дотронулась до экрана, чтобы сделать вызов.

– Давно с ним не разговаривала. Надеюсь, он не поменял номер.

Уинтер приблизил ухо к телефону, чтобы слышать разговор. Трубку сняли после третьего гудка. Голос на том конце принадлежал мужчине, но он был настолько тихим, что расслышать слова было невозможно. Разговор был короткий. Андертон повесила трубку и убрала телефон.

– Кирчнер едет с работы. Будет здесь примерно через пятнадцать минут.

– Он не очень рад был вас слышать, да?

– Можно сказать и так. Он изо всех сил старается забыть о происшедшем, а тут звоню я и снова окунаю его головой в прошлое.

– Даже если бы вы не позвонили, ничего бы не изменилось. Завтра пятое. Он только об убийстве жены и сможет думать.

– Наверное.

– Предлагаю подождать в машине. Там как-то поуютнее.

Уинтер направился к лестнице. Андертон помедлила несколько мгновений и пошла за ним. «Мерседес» был припаркован в пятидесяти метрах от входа в подъезд. Квартира была прямо перед ними. Кирчнер никак не сможет пробраться внутрь незамеченным. Они сели в машину.

– Нам бы сюда еще кофе и коробку с пончиками – и получится образцовая картинка полицейской слежки, – сказал Уинтер. – Кстати говоря, очень хочется есть. Как только закончим, мне нужно найти еду.

– Не помню, когда я в последний раз выезжала на слежку. Годы или даже десятилетия назад. – Андертон замолчала и покачала головой. – Ужас, как летит время.

– Я вас понимаю.

– Нет, не понимаете, – засмеялась Андертон. – Вы еще ребенок. Лучшие годы жизни еще впереди.

– Бросьте, не такая уж вы старая, а я не так молод.

– Мне пятьдесят три года, и поверьте, бывают дни, когда я чувствую на себе тяжесть каждого из них.

– Пятьдесят – это новые сорок, – сказал Уинтер.

– Легко говорить, когда вам лишь немного за тридцать.

Они замолчали, и установилась комфортная тишина. Секунды текли. Уинтер смотрел в окно на многоквартирный дом.

Ждать Кирчнера. Убивать время. Все как на слежке.

– Вы ведь скучаете по работе в полиции, да?

– Каждый день. Это то, ради чего я живу. Знаю, звучит громко, но это правда. В работе была вся моя жизнь, которую взяли и отняли. Наверное, поэтому я сейчас здесь. Не могу отпустить и забыть.

– Да и зачем?

– Один раз я была замужем, но мне не понравилось, – начала рассказывать Андертон, повернувшись к Уинтеру. – Мой муж был хорошим человеком, но, в конце концов, и он не выдержал. У меня в жизни было слишком много работы, ужаса и грязи. Сотрудник полиции вместо жены – это не подарок. Если кому-то нужны здоровые отношения, то это точно не сюда. Еще дети. Мне нравилась сама идея иметь детей, но реальность никак к ним не располагала. Ничего бы не вышло, – вздохнула она. – А потом ты просыпаешься в один прекрасный день и понимаешь, что то, что было возможно когда-то, больше невозможно, и ты спрашиваешь себя – а оно того стоило? Я все принесла в жертву работе, Уинтер.

– И оно того стоило?

– Когда-то я верила, что да. Сейчас я уже не так уверена.

Андертон снова стала смотреть в окно, а Уинтер взглянул на часы. Если Кирчнер нигде не задержится, ждать оставалось десять минут.

– Чарльз Линдберг, – высказал Уинтер вслух обрывок своих мыслей.

– Он имеет какое-то отношение к 5 августа?

– Не к завтрашнему.

– Хорошо, спрошу в лоб. При чем здесь Линдберг?

– Маленький сын Линдберга был похищен 1 марта 1932 года. Тело мальчика нашли через несколько месяцев недалеко от дома Линдбергов в Нью-Джерси. Похитители случайно убили ребенка и выкинули тело. При этом, желая получить выкуп, врали, что он жив.

– Не понимаю, – нахмурилась Андертон. – Объясните, как похищение чуть ли не столетней давности может иметь отношение к происходящему сейчас?

– Общее у них то, что это самое крупное нераскрытое преступление XX века.

– Если я правильно помню, – еще сильнее нахмурилась Андертон, – полиция поймала похитителя.

– Но того ли человека они поймали?

– Вы сомневаетесь?

– Бруно Ричард Хауптман был обвинен в похищении и убийстве Чарльза Линдберга-младшего 13 февраля 1935 года. Был казнен на электрическом стуле в государственной тюрьме города Трентона, штат Нью-Джерси, 3 апреля 1936 года. Его последние слова были: «Ich bin absolute unschuldig an den Verbrechen, die man mir zur Last legt». Что значит: «Я совершенно не виновен в совершении преступления, в котором меня обвиняют».