— Договорились…

— Вот и хорошо!..

Мужчина легко перепрыгнул бортик, обтянутый красным бархатом, выбежал на центр арены и поклонился продолжавшим аплодировать стоя зрителям…

— Миша! Мишенька! Ты чего это?! Ты же сам говорил, что он может помочь! Что он другим помогает! Чего это ты на него?!

Мишка стыдливо опустил глаза и стал просто пунцовым:

— Испугался я… А вдруг он тебя упустит…

— Дурачок ты мой! Да он же целую тонну на плечах держит!.. А я что? Да во мне вместе с этим креслом не больше шестидесяти килограммов! Да ведь ты же сам меня вместе с ним по лестницам носишь, когда надо!.. — Она весело и задорно смеялась над своим незадачливым Мишкой. — Или забыл с перепугу?

— Так то я… Я уже знаю, как…

— А он, думаешь, не знает?

— Все равно! Если бы он тебя упустил!.. Я бы его так шарахнул, что больше никто и никогда не помог!

— Эх ты! Защитник ты мой! — Она с нежностью погладила Мишу по щеке. — Смешной… Но мне приятно!..

— Интересно… Что он нам скажет, Мариш?

— А вот скоро и узнаем!

— Скорее бы уже!

— Не спеши, торопыжкин! Он нас сам заметил, и это главное! — Она посмотрела с любовью и нежностью. — Мне кажется, что теперь все будет хорошо… Ой! Ой! Смотри, смотри! Какие пуделя красивые! А умные какие!..

Марина, уже взрослая семнадцатилетняя девушка, радовалась цирковому представлению, как маленькая девочка! И такая была во всем этом трогательность, что у Миши непроизвольно навернулись на глаза слезы…

…Именно с этого дня, со 2 июня 80-го года в жизни Миши опять началась «белая полоса»…

Валентин Иванович тогда не обманул молодых людей и после окончания представления утащил их в свою гримерку…

А вот дальше…

Дальше Миша впервые в жизни, нет, не узнал, а почувствовал всем сердцем, что такое значит, когда человек ему доверяет до самого конца…

Может быть, с высоты прожитых лет это и выглядит по-детски глупо, потому что с годами мы набираемся не только жизненного опыта, но и «в нагрузку», как лежалый товар, набираемся еще и цинизма. И теряем, к огромному сожалению, ту стыдливость, которую заложила в нас Матушка Природа, а кое-кто попутно еще и совесть…

Но в те, 70—80-е годы, когда всеобщая распущенность, хамство и разврат еще не прогрызли в обществе дыры изнутри, как черви в яблоке, когда девчонки носили в школе белые бантики и фартуки, а мальчишки коричневые школьные костюмы, когда школьное общество еще не разделилось на «детей нищего быдла» и «детей космонавтов». Когда еще и в помине не было понятия «золотая молодежь», которая на самом деле, тупея от распущенной вседозволенности и живя с молчаливого согласия своих разжиревших родителей под девизом «секс, наркотики, рок-н-ролл», оказывается на поверку ржавой трухой и гнилью. Когда по ночам тебе не снятся порнофильмы, потому что ты о них только слышал и еще знаешь, что это настоящая «уголовщина» и за нее сажают, а снятся просто красивые девушки, девочки… Когда для тебя в те пуританские годы даже невинный поцелуй был уже едва ли не подвигом, когда со своей девушкой и за ручку-то не всегда держишься…

…Вот о чем я хочу сказать!

Семнадцать лет в 80-м!..

Когда уже и хотелось аж до скрежета зубовного, но было стыдно до пунцовых ушей, если кто-то ловил тебя на том, что ты загляделся… Нет! Не на длинные девичьи ноги, едва-едва прикрытые мини-юбками, которые и юбками-то не назовешь, а в лучшем случае просто оборками на трусы… Когда ты просто задерживал взгляд на коленках, выглядывавших из-под коричневого школьного платья, а все остальное, что было под этим платьем, ты просто дорисовывал в своем воображении…

— Значит, так, дочка! — Валентин Иванович легко, словно пушинку, поднял своими могучими руками Марину из кресла и уложил на жесткий топчанчик. — Прежде чем о чем-то разговаривать, мне нужно знать о чем! А для этого мне нужно тебя осмотреть и понять серьезность твоих травм. Это понятно?

— Конечно, Валентин Иванович… — согласилась Марина.

— Отлично… А посему… — Он обернулся к Мише. — Мне сейчас нужно пойти переодеться и принять душ… Это недолго — минут пятнадцать… А тебе, молодой человек, задание… Поможешь девушке раздеться! Мне нужно будет осмотреть ее тело, а не то белье, которое на ней надето. Так что давай, помогай будущей жене! Потому что раз это именно так, то тебе еще не раз придется это делать…

Знаменитый атлет мощно хлопнул ладонью юношу по плечу и вышел, хлопнув дверью… А Миша замер, как соляной столб, посредине гримерки, глядя растерянным взглядом на девушку… Да, в общем-то, и она чувствовала себя нисколько не лучше Миши и не выглядела более уверенной… Они смотрели друг на друга и просто не знали, что делать… А время шло и выполнять распоряжение Бондаря было просто необходимо!..

И Марина решилась…

— Миша… Мы ведь сами к нему пришли, правда? И он может помочь…

Она решительно стала стягивать через голову свою блузку, глядя Михаилу прямо в глаза, потом попробовала дотянуться до застежки своего кружевного лифчика, но… Видимо, такие «упражнения» дома она делала только с помощью матери — лицо Марины перекосила гримаса боли…

И тут она требовательно взглянула на парня:

— Ну что же ты застыл на месте, как памятник, Миша?!! Ты что, живой голой женщины никогда не видел?

— Нет… Не видел…

Она посмотрела на него странным взглядом и, словно что-то решив про себя, заявила:

— Ну, значит… Вот теперь и увидишь!.. Давай, помогай мне! А то скоро Бондарь придет, а мы не готовы… Ну!!! Давай же! Снимай!..

Миша деревянными пальцами расстегнул крохотные крючочки на бюстгальтере и едва не вскрикнул, не иначе как от перепуга, когда прямо перед его глазами на свет Божий явились очень красивой формы, небольшие девичьи груди с маленькими коричневыми сосочками… Потом такими же деревянными руками он неумело стянул с девушки ярко-красные спортивные штаны, оставшиеся у нее со времен ее бытности в сборной Союза, и опять замер… Просто-таки засох, уставившись на розовые шелковые трусики…

— Миша… Будь же ты мужчиной, в конце концов! Я же не смогу это сделать сама!

И тут… Словно какая-то струна, лишняя и никому не нужная, оборвалась внутри парня… Он бережно и очень нежно освободил Марину от этой самой последней части ее туалета и…

Просто-таки залюбовался ее телом… Таким ладным, молодым и еще не потерявшим из-за болезни упругости мышц… Он нежно и очень медленно провел самыми кончиками пальцев по ее бедрам, плоскому животу, груди… А когда решился все же поднять на нее стыдливый взгляд и попытался убрать руку, то… Она, не открывая глаз, поймала ее и опять уложила на свою упругую грудь… И Миша почувствовал под своей ладонью твердую горошину набухшего соска… Сколько продолжалось это блаженство, они не знали, возможно, секунды, но тогда… Тогда им показалось, что это длилось целую вечность… И именно после этого они стали по-настоящему и уже, наверное, по-взрослому, близкими друг другу людьми…