— Нет, не потеряла. И не случилось как будто ничего. — Мара улыбнулась и, достав из кармана пальто оставшуюся конфету, снова сказала: — Спасибо.

— Да ладно тебе. — Женщина улыбнулась в ответ, и Мара почувствовала к ней такое же расположение, как к тете Глаше. Они и возраста были примерно одинакового, и глаза у обеих добрые, ласковые. Они смотрят на Мару с любопытством и сочувствием. Как же ей нужно сейчас, чтобы хоть кто-нибудь проявил участие к ее неопределенной судьбе, туманному будущему. — Слезы еще никогда никому не помогали, поверь мне.

— Понимаю, но… — Мара не смогла договорить, расплакавшись еще горше. На этот раз она громко всхлипывала, совершенно не в силах остановиться. Так бывает, когда ты держишь себя в руках, но Стоит почувствовать к себе хоть намек на жалость, как слезы вырываются безудержно. Вытирая щеки рукавом пальто, Мара не видела ничего вокруг. Соленые потоки застилали глаза. Ей стало по-настоящему страшно. Некуда идти, все чужое. Кому она здесь нужна? Как все это объяснить незнакомой женщине? Да и нужно ли что-либо объяснять?

Женщина внимательно смотрела на горько плачущую Мару. Эта девушка чем-то понравилась ей. Может быть, тем, что в ее синих глазах было столько восторга, неизбалованности. Она приезжая, на что-то надеющаяся, пытающаяся вырваться из не самого светлого прошлого. Это очевидно. Но что сделает с ней этот бездушный, безжалостный город? Поглотит, как миллионы других, перемелет через свои жернова и выплюнет.

— Как тебя звать-то? — спросила женщина, дождавшись, пока Мара немного успокоилась.

— Мара.

— Как?

— Мара. — Она попыталась улыбнуться. — Это папа мне такое имя дал.

— Фантазер твой папа. — Мысленно произнося необычное имя, женщина покачала головой. — Ты с ним приехала или как?

— Он давно умер.

— Прости.

— Ничего страшного. Я сама приехала, сама.

— Хорошо. — Женщина внимательно вглядывалась в растерянное лицо Мары. — А меня зови Евдокией Ивановной.

— Хорошо. Вы моя первая знакомая в этом городе, — призналась Мара.

— А ты к кому приехала?

— Ни к кому.

— Как так? — снова удивилась Евдокия Ивановна. Она поправила прядь седых волос, выбившихся из-за уха. Одевалась наспех, словно спешила куда-то. Наверное, для того, чтобы снова повстречать эту девушку. Почему она ей так запала в душу?

— Долго рассказывать, — опустив глаза, ответила Мара. Она переминалась с ноги на ногу, спрятав за спину свой узелок.

— Ну как хочешь. — Евдокия Ивановна подумала, что девушка не хочет откровенничать с первой встречной. — Ты права. Ни к чему всем душу раскрывать.

— Вы меня не так поняли. — Мара испугалась, что эта приветливая женщина сейчас попрощается с ней и уйдет. — Мне неудобно отнимать ваше время, а мое… Оно сейчас совершенно не в счет.

— Тогда я готова тебя выслушать. — Евдокия Ивановна взяла Мару за руку. — И вот что… Пойдем позавтракаем. Здесь прилично кормят. Шиковать не будем, но подкрепиться нам с тобой явно не помешает. Я после ночной проголодалась, а ты, уверена, не откажешься составить мне компанию.

— Но у меня… Дело в том, что я… — Мара не могла признаться, что у нее денег совсем в обрез.

— Не думай о деньгах. Могу я тебя угостить? Считай, что это город открывает тебе свои объятия. Он делает это далеко не для каждого, — улыбнулась Евдокия Ивановна и в уголках ее глаз образовались глубокие морщины.

— Мне явно повезло. — Мара улыбнулась в ответ. — Честно говоря, я вам очень благодарна.

— За что же, детка?

— Пока я с вами, я не думаю о том, что будет дальше, — тихо ответила Мара. — Кажется, я переоценила свою смелость.

— Но везде нужно быть храброй. Порой достаточно везенья, чтобы все пошло как по маслу. Пойдем. Поговорим за едой. — Евдокия Ивановна взяла Мару за руку. Увидев, как та смущенно оглядывает свое поношенное пальто, поправляет платок, поспешила ее успокоить: — Здесь никому нет дела до того, как ты одета. Поняла?

— Поняла.

— Тогда распрями плечи и пойдем.

Они снова поднялись по ступенькам, прошли через просторный холл, в котором все так же суетились спешащие, опаздывающие, отъезжающие, провожающие. Мара снова почувствовала, как голова идет кругом от большого количества мелькающих людей. Она то и дело поглядывала на Евдокию Ивановну, ища поддержки, а та время от времени чуть крепче сжимала холодные пальцы Мары.

— Здравствуйте, тетя Дуся, — приветливо встретил Евдокию Ивановну гардеробщик в холле ресторана.

— Здравствуй, Сереженька, — улыбнулась та.

— Давно не заходили.

— Повода не было.

— Без повода и правда неинтересно, — принимая одежду у Евдокии Ивановны, заметил мужчина. На вид ему было лет сорок. Внешность обычная, ничем не приметная. Движения размеренные и важные, словно именно от него зависело все то хорошее или дурное, что может произойти с посетителями ресторана дальше. Он как будто не сразу заметил Мару и, удивленно уставившись на нее, спросил: — А эта девушка с вами?

— Со мной, — ответила Евдокия Ивановна и, понизив голос, добавила: — Ты уж полюбезнее с ней. Без своих шуточек-прибауточек, пожалуйста.

— Само собой, — лукаво улыбнулся Сергей. Он покосился на потрепанную подкладку пальто Мары, поспешив повесить его лицом наружу, рядом пристроил ее пуховый платок и узелок с вещами. Обернувшись, он прищелкнул языком: длинная толстая коса Мары, доходившая до пояса, произвела на него впечатление, впрочем, как и она сама: огромные синие глаза испуганно смотрели то на него, то на Евдокию Ивановну. Сергей улыбнулся. Мара улыбнулась в ответ, оглядываясь на свою спутницу. Пожалуй, это был тот случай, когда одежда не имела никакого значения. Не отметить этого считавший себя знатоком женского пола Сергей не мог: — Да-а… Красоту ничем не испортить.

— Не вгоняй ребенка в краску, — погрозила ему Евдокия Ивановна.

— Да будто ей никто об этом до меня не говорил, — ухмыльнулся Сергей, поправляя свою униформу.

Ему очень хотелось втянуть посильнее живот, чтобы казаться моложе, стройнее. В лице девушки было что-то весьма привлекательное. Она напоминала Сергею кого-то, но кого именно, он сейчас вспомнить не мог. Не то чтобы внешность у нее была типичная, нет, наоборот. Но ощущение, что он уже видел девушку, и не один раз, не покидало его все время, пока Мара с Евдокией Ивановной приводили себя в порядок у большого зеркала.

— А ты и вправду очень красивая, — сказала Евдокия Ивановна, разглядывая Мару. Там, на ступеньках, заплаканная, несчастная, в платке, она казалась обычной сопливой девчонкой. Теперь было очевидно, что Мара принадлежит к той категории гадких утят, которые с годами расцветают и превращаются в прекрасного лебедя. — Ты знаешь об этом?

— Обычно меня называли шваброй, рыжей ведьмой или морковкой, — честно призналась Мара. Она повернулась к Евдокии Ивановне. — Так что для меня комплименты — вещь очень непривычная. Я чувствую себя не в своей тарелке. Просто сказка: здесь никто не дразнит меня за рыжие волосы, высокий рост. К тому же, кто бы мне сказал, что, сойдя с поезда, я попаду в настоящий ресторан, никогда бы не поверила! Этого не может быть!