— Ты разузнал что-нибудь про эту нежить? — На лавке шевелятся, устраиваясь поудобнее, изучают мое выражение лица.

Сижу за столом, читаю одну из немногих книг по боевой технике, которую мне когда-то подарил отец.

— Да.

— И как она выглядит? Где конкретно на болоте она живет?

— Живет в трясине. Как выглядит — не знаю. Либо староста его никогда не видел, либо на этом болоте растут все виды оружия массового уничтожения разом. Не удивлюсь, если от газов, которые выпускает нечисть, взрываются деревья, ну, или болото вскипает.

— Серьезная животинка, — произносит Аид задумчиво.

— Н-да.

— А как ее найти?

Довольно улыбаюсь, таинственно молчу.

— Я так понял, что это несложно.

— Поверь, даже если ты завтра сможешь только ползать, найти его тебе не составит никакого труда.

— Хм.

— Надо всего-то выйти поутру, раздеться, размяться и…

— И отправиться в глубь болота?

— Не совсем. Нырнуть в болото.

— Голым? — уточняет, выгнув дугой бровь, Аид.

— Трусы можешь оставить. А то вдруг испугается и не приплывет. Мало ли оно стеснительное.

— Я понял. Какие у меня альтернативы?

— Никаких, — едва сдерживаю довольную улыбку и продолжаю изучать брошюрку. — Либо становишься живой приманкой, либо чихать оно хотело на твой героический призыв.

— Хм.

— Кстати, оно два дня не жрамши. Так что прибежит быстро, с тарелкой, застрявшей в когтях огромного, счастливого до соплей монстра. Поверь, тебе еще никогда не были так рады, как будет рад этот товарищ.

— Так. А что, если…

— Я нырять не буду. И не мечтай.

— Почему? — И снова этот наив в глазах. Ловлю себя на том, что тихо его ненавижу.

— Ты пообещал селянам прибить нежить лично. Вот и прыгай. Мне героическая смерть без надобности. Я лучше балладу о тебе сочиню. Посмертно. Поверь, это будет хит, и я стану исполнять ее во всех тавернах и на каждом перекрестке, дабы поведать миру о твоей героической смерти.

— Шикарно.

— И не говори. Ну спокойной ночи.

— Ага.

Я заворачиваюсь в ту единственную шкуру, которую Аид оставил валяться на полу. После чего довольно растягиваюсь на досках. Завтра будет прекрасный день. Я прямо-таки чувствую это.

В глазах его пламя победы!

Себя он не станет беречь!

И, выйдя из дома с рассветом,

Он скинет халат с щуплых плеч!

Улыбка его покоряя-яет

Кикимор девичьи сердца!

И солнце в волосьях сверкает,

Облив своим светом бойца.

Он крикнул: оставьте, уйдите!

Здесь будет царить беспредел!

Внутри меня стонет убийца!

Плоть нелюди он захотел!

Он жаждет вонзить свои ко-огти

В дрожащие монстра бока!

Он хочет сожрать его уши!

Да-да, он опасен, друзья.

И кинулся эльф в злые воды,

Сверкнув белизной ягодиц…

С тех пор над проклятым боло-отом

Прошел не один косяк птиц.

Пою медленно, с чувством, с выражением, сидя у стены выделенного нам домика. Вокруг столпилась куча жителей деревни. Бабы вытирают слезы, прочувствовав трагизм момента. Мужики внапряге, ибо плакать не солидно, а ржать над песней — бабы прибьют. Мой спутник застыл на пороге и внимательно смотрит на меня. Петь я начал, когда он изящно скинул с плеч одеяло и остался в одних панталонах. Теперь Аид стоит, гордо выпрямив спину, с красным носом и довольно злым выражением лица.

Мужики все же похихикивают. Их пихают бабы, пытаются пристыдить, объясняют, что мальчонке осталось жить-то от силы минут пять-десять, а над умирающими смеяться большой грех.

Светлый нервно косится на болтушек и в душе в корне с ними не соглашается.

— Ну иди, — улыбаюсь я и откладываю инструмент.

— Я так понял, именно эту балладу ты будешь потом исполнять во всех тавернах, деревнях и на всех перекрестках?

— Да. — Моя улыбка уже не умещается на лице. Он явно оскорблен. Светлые вообще довольно щепетильны во всем, что касается чести и достоинства. Не так посмотришь, не туда плюнешь, и все — ты труп. А светлый идет дальше, аккуратно стряхивая капли крови с изящной шпаги.

— Моя последняя воля, записывай.

— Что?

— Волю. По преданию не исполнить волю идущего на смерть — преступление, которое способно опозорить весь род нечестивца.

Вокруг шумят, соглашаясь. Недовольно киваю.

— Итак. Завещаю тебе никогда и ни при каких условиях больше это не петь!

— Зараза ты.

— Уж какой есть.

И эльф шлепает к краю помоста. Внизу плещется вода, на ее поверхности колеблется ряска, и… все. Кикиморы давно уплыли, а рыбу съели, если она, конечно, здесь когда-нибудь была.

Тоже подхожу, встаю за его плечом и изучаю болото.

— Тебе помочь? — спрашиваю участливо.

— Не надо. Я сам, — отвечает светлый, внимательно вглядываясь в серую муть.

— Мне не трудно. Зато ты избавишься от сожалений, внутренней борьбы и мыслей о так и не состоявшемся будущем. Кстати, чем ты нежить бить будешь? Силой воли?

Эльф опоминается, хлопает себя по лбу и убегает обратно в дом. Все разочарованно вздыхают.

О! Возвращается. Э, а какого лешего с моими мечами?! Они фамильные! Не дам!

Полчаса сражаемся за мечи. Эльф уверяет, что они ему до зареза нужны, а я ору, что прирежу, если не отдаст. В итоге отбираю. Я крут.

Слегка побитому эльфу сердобольные крестьяне выдают огромный молот с шипами, который тащат аж пятеро человек. С интересом изучаем реликвию.

— Неплохо, — заявляет светлый, поглаживая рукоять. — Если монстр вынырнет и откроет пасть, а мы вот это в нее кинем… утонет как минимум.

Согласно киваю. Такое переварить нереально, равно как и выплюнуть — шипы помешают.

— Он не вынырнет, — открывает тайну стоящий неподалеку паренек с чумазой мордашкой, в длинной папкиной куртке. — Мы чем только не приманивали. Не идет. Только если ты в воде.

Смотрим на светлого. Тот о чем-то глубоко задумывается.

— Аид, народ ждет, — говорю шепотом. — Давай не будем разочаровывать массы? А то там уже стол поминальный накрыли. Остынет же все.

Голубые глаза обжигают меня презрительным взглядом. Но он все же кивает и вновь подходит к краю помоста. Селяне стоят, затаив дыхание.