Я понимаю — он псих. Стосорокалетний псих.

— Отлично. Только не уходи, — просит тихо.

— Почему? — тоже перехожу на шепот.

Мама говорила, что с психами лучше не спорить. Лучше сразу убить.

— Ну мне будет одиноко. — В ответ получаю крайне доверчивый взгляд.

— Тебя били?

— Кто?

— Селяне. Ну мало ли, староста зашел и врезал по башке поленом, пока я за водой ходил. Вот ты и дергаешься теперь.

— Нет. — Опять вздох. — Не били. Не уходи, а? Я сегодня быстренько нежить прибью, и мы дальше вместе поедем.

Задумчиво на него смотрю.

— Ты еще слаб.

— На нежить меня хватит.

Знаете… за меня еще никто и никогда не цеплялся. Обычно все ругали, пинали, бросали, предавали, хитрили. А если я начинал петь — ломали инструмент и с воплями волокли меня домой. Там выдавали порцию тумаков и меч, на худой конец — булаву. И снова выпихивали на тренировки. Помню, отчаявшись, я научился играть на пиле. Красиво получалось, но сыграть сумел всего пару раз. Потом пилу отобрали и выдали нечто тяжелое, острое, шипастое, способное издавать всего один звук: хрясь!

Ладно, я увлекся. Но, оказывается, это приятно, когда тебя держат за руку и убеждают, что не отпустят. Может, он хочет найти друга? Хотя о чем это я? Мы — темные — дружить не умеем. Но можно ведь попробовать? Ведь я не совсем нормальный темный, а он — явно ненормальный светлый…

На мысли о том, как мы с Аидом прыгаем по полянке, меня заклинивает. Так, стоп. Это надо прекращать.

— Ладно! — вырываюсь из цепких объятий, а то у меня уже ощущение, что я в его глазах являюсь чем-то вроде редкой плюшевой игрушки, которую принято таскать за собой, кормить кашей и тискать.

— Здорово! — Он тут же ложится обратно на кровать и устало закрывает глаза. — А может, мы тогда завтра пойдем на нежить? А сегодня ты поподробнее узнаешь о ней у селян. А то даже не ясно, кого мы там будем убивать.

— Мы?!

Правый глаз открывается и внимательно на меня смотрит.

— Я же болею.

— Да?!

— Да. Не вредничай. Тебе же не сложно пойти и расспросить старосту, а я полежу немного. И еды мне захвати, ладно?

Разворачиваюсь и вылетаю из дома. Я, блин, хоть и пацифист, но и темный эльф тоже! А он только что был на волосок от кровавой, долгой и мучительной смерти вследствие многочисленных ударов табуретом! Ибо другого оружия рядом просто не имелось.

Староста радостно пускается в объяснения, рассказывает взвинченному мне об ужасах местной трясины. Судя по всему, у конкретно данной нежити тысяча клыков, сплошные когти, жвала, челюсти, присоски, копыта, рога и просто огромные колючки, выпирающие со всех сторон.

К концу рассказа я уже буквально мечтаю увидеть эпическую битву Аида с монстром. Нет, я допускаю, что у старосты богатое воображение, но ведь даже если снизить его процентов на девяносто — все равно монстр должен производить неизгладимое впечатление.

— И где живет сие чудо природы? — спрашиваю, прочищая ухо мизинцем. Староста разошелся не на шутку: бегает по комнате, орет, брызгает слюной, прыгает, рисует угольком на печке и все описывает и описывает приметы монстра.

— Кто?! — не понимает он.

Отдышавшись, рискую сесть.

Жена старосты выскакивает из-за занавески и вручает ему кувшин домашней бормотухи, который тут же ополовинивается.

— Зверь лютый, нелюдь поганая, — поясняю я.

— А-а. Так в болоте и живет.

Класс.

— А точнее? Как Аид ее отыщет?

— Кто?

Он туповат?

— Эльф.

— А, дык, чего ж ее искать-то? Пущай эльф выйдет, по пояс разденется и нырнет. Она у нас уже дня два как некормленая — сама и приплывет.

Уверен, Аид будет от этого просто в восторге.

— Других способов познакомиться с нечистью нет?

Хоть бы не было, хоть бы не было.

— Нет, — отвечает важно мужик. — Можно, конечно, кого-то другого в болото кинуть. Но больно жалко.

— Это да, — киваю, шевелю ушами и задумчиво гляжу на потолок.

— А мне вот что интересно…

Кошусь на мнущегося старосту. Чего там еще?

— Вот такие волосы… они у тебя с рождения вверх растут?

— Да. Еще в утробе матери я колол своим ирокезом ее пузо.

— О-о. Это надо же, как она… жизнь-то уродует.

Хмуро на него смотрю, раздумывая, не обидеться ли всерьез.

— Да ты не переживай! Ежели налысо побриться, то и волосы нормальными покажутся, да и цвет ужо не такой срамной будет.

— Мне цвет нравится, — говорю тихо и мысленно протыкаю мужика копьем, как Творец кикимору.

— Да ладно. Видно же, что поганый. Даже кикиморы, уж на что дуры, и те такого не удумали бы.

Все. Я встаю и выхожу.

Ненавижу пацифизм.

В наш домик я вваливаюсь уже тяжело нагруженным снедью: в одной из изб кое-что спел, мне и отсыпали от щедрот. Жаль, денег не дали. Ну да ладно.

— Что это? — спрашивает умирающий голос с лавки.

— Еда! — с грохотом ставлю сумку на стол, из нее вываливаются фрукты и улетают под стол.

Светлый принюхивается и садится.

— Небось такая же, как вчера? Мясо пережарено, овощи незрелые, лук… ладно, давай.

Я тоже сажусь и начинаю есть, довольно похрустывая корочкой еще теплого домашнего хлеба и запивая его молоком.

— Фтор. — Аид говорит тихо и вкрадчиво, что меня напрягает. Я ожидал либо истерики, либо спокойного: «Спасибо». После чего светлый должен был подойти, сесть и приняться за еду.

— Что?

— Я не могу встать. Что-то с ногами.

Подозрительно его изучаю. Врет ведь. Хотя… лицо уж чересчур серьезное.

— Видимо, сил на выздоровление ушло слишком много. Кинь что-нибудь, пожалуйста.

Вздыхаю, встаю, набираю снеди и сгружаю все это ему на постель.

— Фпафибо. — Довольно мне улыбается.

— Пожалуйста.

— А молока?

С сожалением смотрю на кувшин. Ладно. Ему завтра предстоит героически погибнуть в болоте, можно и уважить, исполнить последнюю просьбу.

Кувшин принимают с благодарным кивком.

Вечер, ночь. Зажигаю свечку и ставлю ее на стол. Освещение не ахти, но я и без свечки все прекрасно вижу. Это для Аида, у светлых отсутствует способность видеть в темноте. Хотя в магии они нас несколько превосходят, так что пока мы со своим уставом в Вечный лес не лезем.