в Швеции убежище? — Лида пожала плечами.

— Потому что нас бы не отпустили, сис. — Аристотель поправил стильные очки. — Мы вишенка на торте, только благодаря которой славится наше пермское захолустье.

— Меня пугает тот человек, который избил Костю, — честно призналась девушка. — Этот странный тип в очках и шапочке для ЭЭГ[1]. Мне кажется, он всё нам порушит. Куда же он исчез?

— Аа, наверняка залез куда-нибудь в вентиляцию или какой-нибудь шкаф. Просто ловкач. — Аристотель никогда не заморачивался по жизни и всегда легко переносил проблемы.

— Просто ловкач, Ари, — со скепсисом покивала головой Лида. — Тогда откуда он узнал, что бомба — ненастоящая?

Кто-то вновь задёрнул шторы в тамбуре, который они охраняли.

— Семён, Костя? Uncle[2], cousen[3]? — Аристотель взвёл курок на «Нагане». Обратился к Лиде: — Жди здесь, сис.

— Я прикрою. — Лида взяла на прицел шторы, укрывшись за углом.

Аристотель медленно двинулся сквозь кубрик, обращая внимание на малейшие детали. Выключенный экранофон «Заря», жестяные раковины с автономным водопроводом, сиденья для бортпроводников, телевизор «Рубин», календарь с изображением пляжа в Гаване, микроволновая печь «Электроника», блокноты, технические журналы, кружки, стаканы, тарелки, ложки и вилки, полотенца и салфетки. Саввин-младший резко одёрнул штору, но взору его предстал лишь опустевший салон, а слуху — мерное гудение двигателей. Аристотель обернулся, и в лоб ему упёрся ТТ.

— Не дёргайся и заходи в туалет, — приказал Коломин. — Медленно, ещё медленнее.

— Мы не боимся ни пыток, ни тюрьмы. — Желваки Аристотеля напряглись, кадык нервно дёргался. — Мы никуда не вернёмся ни физически, ни душевно. Хотите, чтобы мировая пресса узнала про массовый суицид многодетной семьи в советском карцере?

— Боюсь, что наши средства массовой пропаганды и агитации приготовлены хорошенько обрабатывать случаи, подобные вашему, — с циничной издёвкой ответил Ярослав. Саввин-младший покорно зашёл в уборную, где без сознания уже полусидела Лида. — И опасную игрушку тоже отдай.

Когда Аристотель передал Коломину гранату, капитан закрыл за ним дверь и заблокировал туалет при помощи ключ-карты. Осталось разобраться с другими взрослыми членами семейства Быковых. Он прошёл чуть дальше.

— Руки вверх! — сзади послышался детский голос, и холодный ствол упёрся Ярославу в поясницу. Оперативник спокойно обернулся, не боясь быть подстреленным.

Похоже, младших детей Быковы оставили в этой части самолёта, чтобы не сажать их в одном месте с заложниками. Маленький Толя сидел у иллюминатора и испуганно закрыл руками глазки.

— Послушай, Надюш. — Коломин присел на одно колено перед четырнадцатилетней девочкой. — Ты вроде была вместе со взрослыми, когда они учились обращаться с оружием. Сначала нужно снять пистолет с предохранителя, затем — передёрнуть затвор и только потом — стрелять. К тому же старшие не доверили тебе заряженное оружие, — он ласково взял у несопротивляющейся девочки ТТ, вынул магазин и показал, что он пуст.

— Дядя милиционер, пожалуйста, не трогайте маму и папу. Они хорошие, и не хотели никого обижать. — Толя убрал руки от глаз и показал заплаканные глазки. — И братиков, и сестричек не трогайте. И дядю Оле, и кузена Ари. Саню только можете побить: он плохой.

Мальчик насупился и сложил руки под мышками, прекратив плакать.

— Меня оставили с Толей посидеть, пока мы в Швецию не прилетим, — объясняла Надя. Искренне пыталась оправдать родных. — Дядя милиционер, они ничего не сделали такого. Мама и папа говорили, что в Швеции всё хорошо будет. Что не будет противных училок в школе. Что не надо будет гадкий красный галстук на линейках носить. Что на дурацкие субботники вставать не надо будет. Мама и папа говорили, что власти нас туда не хотят пускать, пилоты туда не хотят лететь, и пассажиры туда не хотят лететь. Никто не хочет, а мы — хотим! Хотим петь спокойно, и зрителей радовать.

— Я ничего не сделаю плохого с вашими близкими, — пообещал Коломин. — Надюш, посиди ещё немного с Толей. Я пойду поговорю с вашими родителями. Всё будет хорошо.

— У вас очень интересный визор, — слабо улыбнулся Толя, которого обняла Надя.

— И не говори, — улыбнувшись в ответ, Ярослав двинулся в хвост Ту-144Э.

Зорин, готовясь к посадке, включил затемнение иллюминаторов. Сразу после этого спереди послышался приглушённый ропот и недовольные вскрики. Ярослав прислушался и приготовился к тому, что террористы сильно напрягутся и забьются в угол. Счёт пошёл на секунды, нужно было немедленно кончать с захватом.

— Ма, я ничего не вижу! — послышался голос Кости, который, видимо, пытался что-то разглядеть через иллюминатор, за которыми теперь было видно лишь сплошную космическую тьму. — Что за ерунда?

— Всем оставаться на своих местах! — рявкнул Семён, так как, видимо, заложники пришли в заметное беспокойство и зашевелились.

Вспышка. Хвост самолёта подчистую забит пассажирами. Родственники сидят друг на друге, все сиденья полностью заняты. Многие располагаются на полу, у стенок или дальнего тупикового участка. Олеандр, в очках того же типа, как и у сына, находится впереди и держит на прицеле «Мосинки» весь отсек. Саввин-старший одевался в леопардовый жакет.

Побитый Костя безоружен и просто следит, чтобы заложники ничего не учудили. Он очень сильно деморализован после встречи с Ярославом и уже не верит в успех мероприятия. Кажется, он экстренно пытается соображать, насколько с каждым из его членов семьи будет безжалостно советское правосудие.

Жозефина Быкова, очень грузная, с огромной грудью, вторым подбородком, с очень пышными густыми волосами, смоделированными в один большой пучок, формой похожий на факел, одета менее практично по сравнению с остальными своими родственниками. Эпатажная артистичная женщина носит фиолетовое платье с небольшим вырезом и туфли аналогичного цвета на каблуке средней высоты. На груди её покачивается кулон с золотым амурчиком внутри. Также в отличие от других дама вооружалась «Маузером» старого образца, без различных модулей и усилений.

Семён, как и жена, одет словно на бал. В твидовом костюме с красным галстуком и зелёным платочком в верхнем кармане он стоит дальше всех, в самом хвосте. В его костюме сделан отдельный кармашек для сверхточных механических часов с необычайно малыми делениями, которые он чрезвычайно любит из всех вещей и на которые имеет привычку постоянно поглядывать. Семён худощав, плешив (хотя плешь всегда умудряется скрыть расчёской) и гораздо ниже своей супруги. На лицо он гораздо приятнее, сразу не скажешь, что он обладает столь противным голосом.

Захваченные пассажиры утомились и начали роптать.

— Я не хочу с вами ни о чём спорить! — Костя отмахнулся от одного из заложников. — Не грузите меня своими проблемами.

— Пожалуйста, куда и когда мы уже прилетим? — воскликнула женщина средних лет. — Мне надо к маме в больницу!

— Мне кажется, мы стали снижаться… — прошептал другой заложник.

— Поса-адят, и «Альфа» расстреля-яет все-ех сквозь ил-люминаторы, — завыла особа зрелого