вперед, зависла над ведром, потом издала звук, похожий на вопль сирены, опустилась в ведро, зачерпнула воду, застыла на секунду, торжественно прокатилась по стальному тросу, встала над дюми, наклонила носик. На полено полилась вода, по помещению поплыла вонь.

– Вам не придется разводить особую жидкость для полива, – улыбнулся Геннадий, – система все делает сама. Задача хозяев – не забывать пополнять запасы воды и подливать питание.

– Куда? – прищурилась няня.

Водитель показал на куб.

– Видите воронку?

– Да, – кивнула я.

Указательный палец водителя переместился на канистру, та находилась слева.

– А сюда удобрения. Экологически чистый навоз от лошадей правильного содержания.

Я чихнула.

– Так вот чем воняет в столовой.

– Всем здрассти. Это что за штука? – удивился Макс, входя в комнату.

– Ой! Мне же пора Вове ужин греть, – улыбнулась Ляля. – Всем чмоки, до завтра.

Последние слова Олечка уже договаривала в холле у входной двери.

– Самолет! – ахнула Лена. – Гена! Опаздываю! Извини, Макс, в аэропорт пора.

– Дождь может начаться, – предположила Краузе. – Надо белье собрать. Не люблю сушкой пользоваться. На воздухе лучше постельные принадлежности сушить. Ветерок обдувает…

Через пару секунд мы с мужем остались вдвоем. Макс засмеялся:

– Судя по тому, как все спешно ретировались, сейчас вижу нечто гадкое. Ну и вонь от него исходит.

Я подошла к мужу и обняла его.

– Сейчас все объясню. Это просто милое растение. Не сумела отказать Лене, она так просила…

Глава десятая

На следующий день я приехала в приют для пожилых людей.

– Анна Ивановна, к вам девушка-красавица пришла! – закричала в телефонную трубку девушка на ресепшене. – Зовут…

– Евлампия Романова, – подсказала я.

Дежурная вернула трубку в держатель.

– Сейчас вас проводят. Галина!

Перед стойкой появилась тетушка в голубой форме медсестры, она молча посмотрела на администратора.

– Отведи гостью к Корниловой, – приказала дежурная.

Галина молча кивнула и тихо сказала:

– Пожалуйста, идите за мной.

Мы пошагали по коридору, который застелили дорогой ковровой дорожкой. С потолка свисали хрустальные светильники, в воздухе пахло розами. На муниципальный дом престарелых обстановка совсем не походила.

– Сколько у вас постояльцев? – полюбопытствовала я.

– Простите, не имею права разглашать сведения, – вежливо отреагировала женщина. – Всю информацию вам обязательно дадут на ресепшене. Работаю здесь простой горничной.

Но я попыталась продолжить разговор:

– Приняла вас за медсестру.

– Просто форма такая, – улыбнулась моя собеседница, остановилась у двери и нажала на звонок.

Дверь незамедлительно распахнулась.

– Вернусь на свое рабочее место, – тихо произнесла моя сопровождающая. – Если понадоблюсь, в каждой комнате у двери находится кнопка соединения с ресепшеном. Кроме того, есть внутренний телефон. Номер администратора ноль один. Как пожарных вызвать, легко запомнить.

– Кто там? – донеслось издалека. – Проходите, пожалуйста.

Я вошла в круглый холл, из которого лучами отходили коридоры. Из одного вышла стройная дама с идеально прямой спиной. Модная стрижка, красивый спортивный костюм, аромат совсем не дешевых духов, уместный макияж и улыбка на лице.

– Добрый день, ангел мой, – произнесла она, – рада вас видеть. Погода сегодня испортилась.

– Да, дождик, – подхватила я беседу, – зато поливальные устройства включать не надо.

Мирно обсуждая метеорологические условия, мы оказались в большой комнате. Корнилова засмеялась:

– Дорогая Евлампия! Садитесь туда, где вам покажется удобно. Мы с вами соблюли все светские приличия, посудачили о погоде. Теперь можно к делу перейти. Что привело сюда вас?

– Больше двадцати лет назад ваша полная тезка, Анна Ивановна Корнилова, вроде родила девочку, – начала я, опускаясь в кресло.

– «Вроде»? – снова засмеялась хозяйка. – Так не бывает. Или женщина становится матерью, или нет. Бытует мнение, что каждая представительница женского пола мечтает явить миру младенца. Это неверно. Много тех, кого теперь называют загадочно-красивым словом «чайлдфри». Лично я одна из них – не нуждаюсь в наследниках.

– Вы начинали свой бизнес с крохотной прачечной с тремя стиральными машинами, – вспомнила я. Чернов предварительно познакомил меня с биографией дамы.

– Имел место такой момент, – согласилась Анна. – Особых амбиций не было, было простое желание перестать жить с родителями. Отец мой, Иван Алексеевич Корнилов, был выдающимся ученым. Чем папа занимался? Не отвечу, потому что сама не знаю, могу лишь сказать, что трудился на оборону. Утром укатывал в лабораторию, возвращался за полночь. Я папу почти совсем не видела. Мама была актрисой. Съемки тоже непростое занятие, порой лицедейки укатывают от семьи на полгода. До семи лет со мной жила няня, а когда я пошла в школу, встал вопрос, что делать со мной. Отец был гениальным ученым, от его работы зависела обороноспособность страны. Понятно, что он не мог бросить свою лабораторию и заниматься ребенком. Мамаша, Наталья Петровна, была зависима от сцены, экрана, восторга зрителей, славы, похвал, съемок. У каждой, даже популярной и востребованной актрисы, случаются моменты простоя. У моей матери они тоже были. Если мама временно оказывалась не у дел, то первые два-три дня она постоянно говорила: «Ах, как хорошо дома! Ах, я ужасно устала от работы! Ах, отдых необходим!» Но спустя короткое время градус восторга падал, мама начинала скучать. Если период простоя затягивался, она превращалась в истеричку – слезы, скандалы, придирки ко всем окружающим. Затем наступала новая стадия, которой я боялась больше всего. Мама в районе полудня выходила на кухню, повязывала фартук и тоном Медеи, главной героини одноименной пьесы древнегреческого драматурга Еврипида, декламировала: «Все! Завершаю карьеру! Ролей для меня больше нет. Стану домашней хозяйкой». Далее начинался ад. Хозяйка увольняла домработницу, сама становилась к плите. Готовила мама отвратительно и очень обижалась, если ее не хвалили, не ели с аппетитом недоваренную картошку, жесткие котлеты и подгоревшую кашу. Гладить мама тоже не умела, вещи, по которым она водила утюгом, почему-то оставались мятыми. Отец постоянно находился на работе, поэтому весь накал хозяйственного пыла падал на меня. Меня мать ругала нещадно, давала мне пощечины. Я хорошо знала – упаси господь включить радио. Оно часто транслировало записи спектаклей, мама слышала голоса и становилась злой до невероятности, принималась орать: «“Бесприданницу” они поставили! Ларису играет Танька! Островский в могиле переворачивается! Какая из Татьяны главная героиня? Эта роль по праву моя!» Быстрым движением руки мама сбрасывала на пол со стола посуду. Дорогой фарфор превращался в осколки, мать заливалась слезами и тут же приказывала мне: «Немедленно собери». Я хваталась за веник, мамочка принималась визжать: «Не умеешь – не начинай! Марш в свою комнату!» Вечером, когда отец возвращался домой, жена сообщала ему: «Анна уронила твои чашку, блюдце, тарелку, начала поднимать, только хуже раскокала». Папа верил супруге, ругал меня, обзывал неумехой, лентяйкой… Напрасно я пыталась оправдаться, папа не желал меня слушать, считал вруньей. А