меня поубавилось сразу, с подружками я на «нет» всё свёл — даже для тела не в радость стало с ними встречаться: пусто да скучно. С навками и то теплей и душевней было. А с живыми бабами ни о жизни не поговорить, ни о делах духовных тем более. Знал я уже: есть у меня та, с которой мы по жизням вместе шли. Только узнать не всегда могли друг друга — для того надо было прежде себя вспомнить. Я, с тех пор как вспомнил, тосковал по паре своей, её найти хотел.

А ещё по работе я затосковал. Не по официальной своей, она никуда не делась, а по настоящей, где силу приложить можно, живым себя почуять, чтобы душу грело и радость доставляло. А где её приложишь? К людям — они другого ждут, моя помощь им без надобности, а к духам — так пусто вокруг. Человеческая нечисть — не природная. Те разумные, в гармонии с миром живут, для пользы и для дела, интерес свой во всём блюдут. Хочешь — договаривайся, обманешься — на себя пеняй. А у человеческой одни инстинкты — сожрать и выжить. Кто посильней да зачатками понимания обзавёлся — тот и главный.

Район свой я от всякой дряни давно вычистил, пока вспоминал да силу пробовал, а «разумных» — раз-два и обчёлся. Сидят они себе на местах, своё жрут, не наглеют, чего их трогать? По другим районам я ходил, конечно, но в дела тамошние не вмешивался. Мелочь от меня пряталась, а крупные твари не трогали: кто попытался — в небытие отправился, остальным соображалки хватило тихо сидеть. И я их не трогал: свято место пусто не бывает, а по мне лучше со знакомыми тварями дело иметь, чем каждый раз новую дрянь убирать — всё равно наплодятся да навылазят — «магов» всяких много развелось. А я, чай, не ассенизатор, не нанимался.

И тем сильнее я удивился, когда потянуло меня в другой конец города.

Дождался я выходных и поехал туда. Не был я в том районе ни разу, хоть город свой. Добрался, смотрю — а там ужас, что делается: в каждом доме тварей столько — впору бригаду ассенизаторов вызывать. Не твари, конечно, меня звали — земля стонет, просит от лишнего очистить. А источник «добра» такого в глубине, искать надо. Собрался я с духом, границу клоаки этой переступил, пошёл искать. Иду — а вокруг взгляды недобрые, злые. Так бы и сожрали, только страшно — незнакомую силу чуют, непонятную. Шипят, что змеи, и ухватили бы за ноги, да не настолько голодные, чтобы страх свой пересилить.

Озадачился я слегка: думал посмотреть только, а тут работать сразу надо — не хочу второй раз возвращаться. Огляделся — магазин продуктовый увидал. Зашёл, сигареты взял и воды простой, чистой. Крест серебряный есть, сам освящу, как мне нужно. Вышел, вода с крестом в руке, закурил. Иду, прислушиваюсь да настраиваюсь. Живность местная почуяла, что дело на серьёз пошло — попряталась да затаилась. А я понял уже, куда мне надо. За речкой местной кладбище было старое, давно уж не хоронили там никого. Облюбовали его некроманты-неофиты — вспомнил я список, что на сайте видел. Колдовать — колдовали, а что по всему району всякая дрянь расползлась — это не их высокого ума забота.

Дошёл я до речки, посмотрел — хороша, в навь выход есть, и начал работать. Иду вдоль берега, заклинание напеваю, речку заколдовываю. Открылась она, полыхнула и давай в себя тварей со всего района стягивать. Визги, вопли поднялись — никому заживо гореть неохота. Я до моста дошёл, портал закрепил, посмотрел, чтобы кто поумней да посильней на местах остались — свято место всегда желанно, границу по воде закрепил, смотрю — вон и кладбище. И тоже там для меня работа есть.

Время — вечер, выходной, лето, народа никого почти. Самое оно поработать…

Зашёл, гляжу: кладбище растревожено, земля да могилы чуть ли не дыбом стоят, порталы в уровни разные еле закрыты. Души-то тут смирные, порядочные — живые родственники их отпустить не хотят, они и живут себе, где похоронили. Не некроманты — им бы спокойно было.

И упырюка местный харю высунул. Пасть раззявил, на меня кинулся, думал — некромант очередной, а я ему в морду из своей бутылки плесканул. Взвыл он и бежать. Пометался промеж могил и укрылся у себя, пересидеть решил.

Так я ему и позволил.

— Что, — говорю, — думаешь, твою могилу не найду? Вон она торчит, отсюда вижу.

И пошёл к месту нужному. Иду, вслух ругаюсь — знаю, что он меня слушает.

— Ты, — говорю, — сукин сын, чего творишь? Расплодил тут нечисть всякую, бардак на кладбище у тебя, души живые на непотребства разные отдаешь, на людей кидаешься, за порядком не следишь совсем! Одичал, что ли? Так я тебя живо упокою! — и хлоп водой на его могилу.

Взвыл упырь, заметался. А куда от своей норы ему деться? Некуда. Я и вторую его захоронку водой побрызгал. Стою, курю, смотрю, как упырь по могилам мечется, куда приткнуться — не знает.

— Ну что, — спрашиваю, — отправлять тебя по назначению, или по-хорошему поговорим?

Замер, посмотрел удивлённо, а как понял — что не шучу, башкой закивал.

— Поговорим, — отвечает.

— Ну, давай, говори, — я вторую сигарету начал. — Да не ври, я тебя насквозь вижу.

Упырь ближе подошёл, на соседней могиле пристроился, чтобы дым в его сторону не летел, и давай на жизнь жаловаться, чисто бабка на лавочке…

Выслушал я его, докурил как раз.

— Значит, так, — говорю. — С порталами я разберусь. Нечисть лишнюю я почистил, на реке границу поставил. Некромантов своих сам гоняй, твоя забота, чтобы они души не тревожили, а людей не трожь. Они к своим приходят, и родственники их тут ждут. Понял?

— Понял, — кивнул уныло.

— Чего скис? — спрашиваю.

— Невкусные они, — отвечает. — Кожа да кости, есть нечего.

— Кто? — удивился.

— Некроманты, — вздохнул и с надеждой так: — Можно иногда людей нормальных-то?

Тьфу ты, нежить! Перевели с пряников на чёрный хлеб…

— Не нравится, могу отправить куда положено, — встряхнул бутылкой с водой.

Он отшатнулся, руками замахал:

— Нравится, нравится, — отвечает.

Ещё бы. В пекле ему горячо да жарко, там с него спрашивать за дела земные будут, как должно, а здесь хорошо да вольно, сам себе хозяин. Живи, сколько можешь.

— Вот и ладно. А теперь не мешай, посмотрю, что тут у тебя за порталы пооткрывали.

Прошёлся я по кладбищу, убрал лишнее, землю да души успокоил,