Яд мог попасть в организм и через нос — тогда оказались бы повреждены слизистые, они сохранили бы следы вещества. И через рот — с едой, таблеткой. Тогда — содержимое желудка, кишечника. И опять-таки — слизистые оболочки. Вот это Зина уж точно смогла бы определить.

Но никто не даст ей сделать вскрытие. Прежние связи потеряны. Даже Бершадов не вспоминал о ней очень долго. Это хорошо, но…

Жаль, что никто не даст ей заниматься делом о смерти старушки. Это могло бы отвлечь ее от дурных мыслей о Викторе Барге. А мысли эти преследовали Зину все время. Как наглые, непрошеные гости, они лезли в распахнутое окно ее души…

Виктор не хотел ее видеть. Значит, она не пойдет к нему стоять под окнами на Ришельевскую. Для взрослой, уважающей себя женщины такое поведение смешно. Если мужчина не сделал попытки ее найти — этого человека стоит забыть. Нельзя унижать себя напрасно. Караулить Виктора возле дома — значит себя не уважать.

И Зина, расхаживая по комнате, уговаривала себя быть порядочной женщиной, сохранять собственное достоинство, играть по правилам, не навязываться тому, кто ее не любит…

И только перед рассветом к ней пришла крошечная, спасительная мысль. А, собственно, быть порядочной женщиной — что это такое? И какая особая порядочность заключается в отказе от своей любви? И если попытаться бороться за свою любовь — сразу можно перестать быть достойным и порядочным человеком?

Кто навесил эти глупые, ничтожные ярлыки? Почему нельзя в голос заговорить о своих чувствах и попытаться выяснить — любит тебя человек или нет? Разве это не лучше, чем, сохраняя мнимое достоинство, таскаться по комнате, выстраивая вокруг себя стены, ограждающие душу черной, застывшей мерзлотой мертвой надежды, которая иногда бывает страшней самого жестокого горя. Недаром говорят: горе можно пережить, а ложную надежду — нет.

Но, собравшись, Зина все же прогнала от себя эту мысль и пошла на работу. Весь день она вела занятия как в полусне. Даже студенты заметили, что с ней происходит что-то не то. Вернувшись домой, поужинала и твердо решила навсегда забыть Виктора Барга. И никогда больше не ходить на Ришельевскую.

Через полчаса она уничтожила в себе слова «навсегда» и «никогда». А еще через 20 минут поступила как женщина, впервые решившая вычеркнуть из своей жизни жесткие рамки правил — оделась и пошла на Ришельевскую. И по дороге, спеша в уже наступившей темноте, поняла, что это решение было самым правильным в ее жизни.

Лучше быть убитой сразу. Можно либо умереть, либо выздороветь. Это гораздо лучше, чем медленно отравлять себя, умирая от угара лживой надежды. Ведь противоядия от такого нет.

В доме на Ришельевской в квартире Баргов светились всего два окна. Зная расположение комнат, Крестовская поняла, что освещена гостиная. Почему-то она сразу поняла, что старики дома, а Виктора, если он по-прежнему жил здесь, нет.

Притаившись напротив ворот, Зина принялась ждать. В этот раз за домом Баргов она наблюдала в полном одиночестве. Улица была довольно оживленной — люди гуляли, разговаривали, смеялись. Проезжали автомобили. Даже в это время вовсю шло строительство домов. Стройки, ярко освещенные мощными электрическими фонарями, работали допоздна.

Но Зину эта суета никак не касалась — она стояла и смотрела на окна дома, стараясь при этом не упустить из виду дорогу и подход к воротам. Мысли ее были полны горечи. Она не могла не думать о том, как было бы прекрасно гулять в такой вечер вдвоем с любимым! Под звездами, которые освещали бы им путь… И шум ветра доносил бы до них запах моря — самый драгоценный из всех запахов, который нельзя сравнить с запахом любых, самых дорогих духов. Этот запах заплетался бы в их волосы, чтобы потом не выветриться… Но Крестовская стояла одна под звездами и видела, как вечер плавно переходит в ночь, и не понимала, чего еще стоит ждать в этом мире, каких ударов или, наоборот, наград…

Шум автомобильного двигателя вырвал ее из этого мрачного круга мыслей. Зина мгновенно узнала знакомую машину. Она быстро перебежала на другую сторону улицы, и вовремя. Автомобиль остановился перед воротами, и из него вышел Виктор. В этот раз он не разговаривал с водителем, а сразу пошел к воротам. Зина, не помня себя, выскочила ему навстречу.

— Виктор… — Ее появление было таким внезапным, что Барг отшатнулся. Он даже отступил на несколько шагов назад и побледнел. Над воротами ярко горела лампочка, прекрасно освещая этот участок улицы, поэтому Зина смогла разглядеть, как меняется выражение его лица. Она видела все. И даже самое страшное: при виде Зины глаза его не зажглись. Похоже, он был совсем не рад ее видеть.

— Здравствуй, — ей было сразу понятно, что Виктор, справившись с растерянностью, взял себя в руки. Он не улыбался.

— Не ждал? — спросила Зина, сохраняя игривый, легкий, жизнерадостный тон.

— Честно говоря, нет, — сухо отрезал Барг.

— Ты давно в городе? — Крестовская проглотила горький комок, поняв, что он не поддерживает ее наигранной легкости.

— Да, давно. Уже несколько месяцев.

— Давай поговорим? — Зина как могла легко произнесла эту фразу, хотя сердце у нее выскакивало из груди.

— Да поздно уже, — Виктор отвел глаза в сторону, — и где? Мои родственники тебя, мягко говоря, недолюбливают и не позволят привести тебя в квартиру. А время сама видишь какое.

— На Дерибасовской есть кафе, которые открыты допоздна. Это же в двух шагах отсюда. И потом, мы можем пойти ко мне… — Зина почти умоляла.

— Нет, — Виктор решительно мотнул головой, — нет.

— Понятно, — вздохнув, Крестовская отбросила в сторону свой жизнерадостный тон. — Значит, ты не хочешь со мной разговаривать? — уже сухо спросила она.

— Не хочу, — твердо произнес Барг. — Нам больше не о чем говорить.

— Ну почему же… — горько усмехнулась Зина и добавила не без ехидства: — Мне, к примеру, было бы очень интересно узнать, почему ты не боишься ареста и НКВД? — Похоже, терять ей было уже нечего.

— Ты угрожать мне вздумала? — вкрадчиво отозвался Виктор. Голос его был полон ненависти.

— Нет, — уже совсем спокойно сказала Зина, — нет, что ты, я не угрожаю близким людям. А ты по-прежнему остаешься моим близким человеком, что бы ни произошло.

— Обстоятельства изменились. Игоря выпустили, — уклончиво ответил Барг, — и я смог вернуться в город. Я теперь работаю на государственном предприятии. На должности.

— Поздравляю, — без тени улыбки произнесла Крестовская.

— Тебе лучше меня забыть, — пытаясь прекратить разговор, сухо и четко сказал Виктор.

— Поэтому ты не искал меня, когда вернулся в Одессу? Даже попытки найти не сделал? Я хочу знать! — допытывалась Зина, чувствуя, что с головой погружается в отчаяние, и очень надеясь, что он этого не видит.

— Да, поэтому, — жестко отрезал Барг. — Ты же умная женщина, все должна понять.

— Когда женщине говорят, что она умная, значит, она ведет себя как полная дура да и выглядит так же, — горько усмехнулась Зина, стараясь спрятать слезы.