20 декабря 1917 г. в Брест-Литовске, где находилась ставка немецкого командования Восточного фронта, начались переговоры между советской делегацией и представителями центральных держав. Немецкая делегация на первом этапе переговоров состояла только из военных во главе с генерал-майором М. Гофманом. Главной целью этого этапа переговоров для немцев являлось немедленное заключение перемирия и отправка максимально большого количества солдат с Восточного фронта на Западный. Министр иностранных дел Австро-Венгрии граф О. Чернин писал о преобладающем в Германии мнении о переговорах с Россией: «Чем меньше Ленин пробудет у власти, тем скорее нужно приступать к переговорам, потому что какое бы правительство не заступило его, оно все равно уже не возобновит войну . Немецкие генералы, возглавляющие всю германскую политику, сделали все возможное для того, чтобы свергнуть Керенского и заменить его “чем-нибудь другим”. Это другое теперь заступило на его место и желает заключить мир, то есть необходимо взять быка за рога, сколько бы сомнений не внушали бы нам партнеры»[51].

Еще до начала переговоров в Бресте немцы начали массовую переброску войсковых частей на Запад. Генерал Э. Людендорф писал: «Соотношение сил складывалось для нас так благоприятно, как никогда»[52].

Впрочем, немецких и австрийских политиков и военных часто охватывали сомнения в правильности избранного ими пути. Чернин вспоминал: «Они (большевики. –Л. П.) начинают с того, что разрушают все, что напоминает труд, благосостояние и карьеру, и уничтожают буржуазию. О “свободе и равенстве” в их программе, очевидно, больше нет речи. Они зверски угнетают все, что не подходит под понятие пролетариата. Русские буржуазные классы почти так же трусливы и глупы, как немцы, и дают себя резать, как бараны.

Разумеется, этот русский большевизм является европейской опасностью, и, будь мы в состоянии привести нужную страну не только к заключению мира, но и к введению законного порядка, было бы правильно не вступать с этими людьми в переговоры, а просто идти на Петербург , но такой силы у нас нет, потому что для нашего спасения необходимо возможно скорее достигнуть мира…»[53] Главой делегации РСФСР на первом этапе переговоров в Бресте был назначен член РСДРП с 1902 г., ближайший друг Троцкого А. А. Иоффе. Мы не будем подробно останавливаться на проходивших в несколько этапов Брестских мирных переговорах. Отметим только, что в этих событиях, сыгравших большую роль в судьбах Европы, трагическое и комическое тесно переплетаются. Как писал гениальный русский ученый М. М. Бахтин о романе Достоевского «Преступление и наказание»: «Характерно, что и само место действия романа – Петербург – на границе бытия и небытия, реальности и фантасмагории, которая вот-вот рассеется, как туман, и сгинет»[54]. В 1917–1918 гг. многим гражданам России казалось, что большевистская власть вместе со всеми ее чудовищными преступлениями вот-вот сгинет, но чуда не произошло.

На переговорах между поверженной страной и наглым, самоуверенным победителем большая трагедия сопровождалась малой. Член группы военных консультантов при российской делегации генерал-майор В. Е. Скалон, вышедший на минуту из комнаты, где проходило совещание российской делегации, для того, чтобы взять карту, не вернулся. Он был найден в своей комнате умирающим с револьвером в руке, из которого только что пустил себе пулю в висок. Через несколько минут Скалон скончался, не приходя в сознание. На столе лежала записка к жене: «…не суди меня, прости, я больше жить не могу, благословляю тебя и Надюшу. Твой до гроба. Володя»[55].

Но и комического в Бресте хватало. Комическим был состав российской делегации, куда, с целью соблюсти декорум народного представительства, кроме большевистских и левоэсеровских лидеров и военных специалистов вошли матрос, солдат, крестьянин и рабочий. Наиболее комической фигурой был представитель русской деревни Р. И. Сташков. О том, что в состав делегации должен был войти представитель многомиллионного крестьянства, большевики вспомнили в самый последний момент, когда автомобили с делегацией направлялись к Варшавскому вокзалу. По дороге им попался настоящий крестьянин «в зипуне, с котомкой», преклонных лет. «…на одной из темных и пустынных в те дни петербургских улиц, – вспоминал подполковник Д. Г. Фокке. – …Старик-крестьянин. Остановились. – Куда идешь? – На вокзал, товарищи. – Садись, подвезем. – Старику – что: сел, поехал. Только подъезжая к Варшавскому вокзалу, засуетился старик: – Да мне не этот, товарищи! Мне бы на Николаевский. За Москву мне ехать. Старика, однако, не отпустили. Стали его о партийной принадлежности спрашивать: какой партии будешь? – Эсер я, товарищи, у нас все эсеры! – Левый или правый? – В те времена, конечно, правым никто не сказывался. – Левый товарищи, самый, что ни на есть левеющий.

Тут же решили, что для “полномочного представителя русского крестьянства” больших данных и не требуется»[56].

В Бресте Сташков был, наверное, самым счастливым членом русской делегации. Больше всего ему нравились обеды: «У крепкого старика была своя “программа-максимум” по отношению к подававшемуся за столом вину, которому Сташков отдавал за обедом усиленную честь. Никогда не отказывался, но заботливо осведомлялся у соседей: – Которое покрепче? Красненькое, беленькое – нам все равно, только бы поздоровее было. Программу “представителя крестьянства” – удовлетворяли, как могли, и качеством, и количеством. К концу обеда Сташков и без того не бледный, налившимся, благодушно-довольным лицом, оправдывал репутацию “красного” делегата»[57].

Русская делегация в Бресте предложила заключить демократический мир без аннексий и контрибуций. Но немцы отклонили это предложение, т. к. союзники России отказались участвовать в переговорах. Гофману скоро надоела демагогия Иоффе, и он в резкой форме напомнил российской делегации, кто является истинным хозяином положения: «С точки зрения Верховного Командования я, прежде всего, должен выразить удивление, что со стороны русской делегации предлагаются условия, которые были бы понятны только в случае военного разгрома Германии и ее союзников. Я полагаю, что фронтовая обстановка противоречит этому, и считаю своим долгом это подчеркнуть…»[58] О мире без аннексий и контрибуций, заявили немцы, можно было бы говорить, если бы в переговорах участвовали союзники России. К заключению мира без аннексий немцы были готовы, только понимали они его весьма своеобразно. Глава немецкой делегации на третьем этапе переговоров статс-секретарь МИДа Германии Р. фон Кюльман потребовал: «Польша, Украина, Литва и Прибалтийский край уже не Россия»[59].