И пусть это даже родной брат. Да хоть чёрт с рогами, кому какое дело? Но я потеряла Диму. Я потеряла его навсегда. Он ушёл, так быстро. Словно убегал от меня. Я тогда, окончательно потеряв гордость падая на колени, умоляла его не бросать меня. Тетя Глаша падая ко мне на пол, утешала меня. Он так быстро ушёл, словно испарился, оставляя меня, как ненужную, сломанную куклу.

– Поплачь, девочка, поплачь – говорила тётя Глаша, а цепляясь за неё рыдала, так, сильно, что и при желании не могла остановиться.

– Не бросай меня, не бросай меня, не бросай меня… – лихорадочно говорила я. Как будто это могло что-то изменить. Я плачу, вспоминая те моменты. Уже тихо и безмолвно. Я не могу смириться с этим до сих пор. Я пыталась, честное слово, пыталась, но не могу. Я тогда бесцельно проживала свою жизнь. Мне так жаль, что я не могу изменить прошлое… Как-то предотвратить весь тот кошмар, где я вновь осталась одна. Я не бедна, жизнь моя обустроена всеми материальными благами, которые можно лишь желать, но я была несчастна теперь. Глубоко несчастна. То время, что провела я с Димой, я нежно храню в памяти как старую кинопленку. Я смотрю фильм, где я в главной роли и не верю, что жизнь так жестоко обходится с нами. Я не знаю где мой брат, но искренне надеюсь, что он в добром здравии и что он счастлив. Я не имела права требовать его любви, но я так её желала. И всегда буду. Я надеюсь, встретиться с ним через много лет, чтобы знать, как сложилась его жизнь. Я искренне желаю ему счастья несмотря на то, что несчастна сама. Я очень жду той встречи, которая обязательно настанет. Я верю, что придёт время и мы снова увидимся, пусть даже как старые друзья и совсем ненадолго. Но я буду ждать. Обязательно буду ждать. Я уже который день лежала в своей постели не поднимаясь. Мне было плевать на людей вокруг, на солнце, которое встаёт по утрам, на Пушка, который своим жалобным мяуканьем пытался пробудить во мне чувство совести, заставить меня поиграть с ним. Я эгоистично игнорировала все вокруг и была поглощена своим горем. Господи, я плакала даже о запахе его сигарет. В те моменты я была согласна даже на рубашку. Его рубашку в моей постели. Мне казалось, смысл моей жизни утрачен навсегда. Каждый день тетя Глаша молча садилась рядом со мною и понимающие гладила моя голову.

– Ты бы поела, моя пташка, – говорила она.

– Тетя Глаша, никогда больше не называйте меня так.

Мне стыдно за фразу, которую я произнесла тогда. Я не имела права так говорить с человеком, который до сих пор остаётся моим ближайшим другом. Потом я просила у неё прощения:

– Простите меня, тётя Глаша. Все эти годы вы были мне мамой, а я так обидела вас, – плакала я у неё на плече.

– Ничего, ничего моя ласточка, я совсем не обижаюсь. Позже я все же стала спускаться к завтраку, помогать тете Глаше по кухне. Только вот есть я не могла. Меня мутило от одного только вида еды. Иногда меня рвало, в прямом смысле этого слова. Стоило чего-нибудь съесть и вот я уже неслась в первую же уборную. Но легче не становилось. Я спросила у тети Глаши:

– Вы же все понимаете? Она молча взирала на меня, – То есть, вы поняли, что я и Дима…– я запнулась, а женщина утвердительно покачала головой.

– Я много чего повидала в этой жизни, ласточка. Такое случается, не вы первые, не вы последние, – сказала она мне. Моя тётя Глаша, она всегда умела смягчить самую неприятную правду, сказав так, словно это и вовсе никакой не грех. Тошнота, головокружение, ноющая боль в животе донимали меня, но, когда я свалилась в обморок прямо на кухне тётя Глаша сказала:

– Сходи к врачу, девочка. Я почти уверенная, что ты в положении. То был конец августа, знойная жара стояла почти весь месяц. Я поехала в частную клинику, руки и ноги мои дрожали, когда врач осматривал меня. Все подтвердилось.

– Вы беременны, – сказала женщина врач. Она сделала моё первое УЗИ и подтвердила точный срок. Тогда это было шестнадцать недель. Я подсчитала, и выяснила, что забеременела почти сразу. Возможно даже в тот первый раз, когда брат застал меня в своей постели. Как же мне теперь? Куда идти? Что делать? Как воспитывать ребёнка? Я была потрясена. Тетя Глаша с порога все поняла:

– Ну и дров же вы наломали, детки, – говорила она, – ладно ты дуреха, но Диме двадцать семь, как никак.

– Это я виновата, тётя Глаша. Я не принимала таблеток. Она тогда пренебрежительно фыркнула:

– Таблетки, тоже мне, умники. Ну ничего милая, ничего, глядишь ребеночка родишь, смысл жизни появится. Ну ка, прекращай слёзы лить и подумай о том, что поберечь себя надо.

– Как же мне Диме сказать?

– А никак. Ты думаешь, я больно старая и глупая, так вот нет. Вы когда уезжали ещё в тот раз, он мне номера свои давал. Я уже все телефоны оборвала, нет его нигде.

Дима вычеркнул меня из своей жизни. Я больше не виню его за это. Тогда я опять расстроилась, я ведь так хотела, чтобы он знал. Я думала, что он прилетит в мои объятия и мы снова будем вместе. Но Димы нет. Оставалась лишь я, со своими нерешёнными проблемами. Теперь я понимаю, Дима сильнее меня духом, раз смог оставить все, разрушить наше счастье и забыть меня. Я же оказалась меланхоличной плаксой, которая держалась за осколки разбитого прошлого. В тот вечер, я начиналась в интернете всякого рода ужасов, по поводу детей, рожденных от кровных родственников. Я боялась, что с моим ребёнком что-то не так, и не спала тогда всю ночь, а утром первым же делом помчала в больницу. Мне предложили сдать анализ околоплодных вод, на выявление патологий разного происхождения. Я не хотела, чтобы врачи нарушали хрупкий покой моего ребёнка, но все же согласилась. Ответ пришёл через две недели. Длинная бумага, где расписано все по миллиметру, а внизу вывод: Никаких патологий не выявлено.

Я выдохнула, поглаживая свой чуть выпуклый живот. Мой ребёнок здоров. Чего ещё желать? Мне так хотелось сказать Диме как он был не прав. Я ждала ребёнка от брата, и он здоров. Мой малыш, будет нормальным, как он и говорил. " Вот же ирония, – думалось мне, – я росла,