А тут — просто эфирное создание какое-то.

Не в смысле, разумеется, того эфира, откуда сам же Глеб со товарищи вываливал тонны дерьма на головы обалдевших обывателей.

А того, где живут цветочные эльфы и трепещут прозрачными крылышками прочие, как их там, сильфиды.

Художник, кстати, однажды на актерской пьянке, организованной Нелькой, выдал: «сифилиды».

Чему все общество долго и весьма искренне радовалось.

Нда-с…

Создание, впрочем, никак на Глеба не прореагировало, продолжая заниматься усиленной полировкой ногтей.

Держать здесь эту красотку, судя по всему, к тому же, непроходимо тупую, можно было только с одной-единственной целью.

Угу.

Прогнило что-то в Датском королевстве…

Ой, прогнило…

Глеб с важным видом прошествовал мимо создания и без стука открыл дверь кашинского кабинета.

Надо было отдать дяде Федору должное — устроился он со вкусом. Огромный кабинет, большой стол для совещаний, еще один стол — хозяйский, письменный. Журнальный столик в углу, рядом с ним дизайнерский двухподушечный диван светлой кожи, два кресла.

На стене — портрет Президента, беседующего о чем-то важном с Главным в неизбежном обществе уже, кажется, вечного министра печати и информации.

Дверь в приемную украшает красивая латунная табличка: «Федор Кашин, заместитель коммерческого директора по рекламе и специальным проектам».

Знающий человек будет долго смеяться.

С тех пор, как Канал продал эксклюзивные права на размещение рекламы «Видео Интернешнл», директорствовать Феде оставалось разве что над таинственными «спецпроектами».

Что это такое и с чем его едят, не знал решительно никто.

Но звучало… э-э-э… вполне впечатляюще.

Респектабельно.

Как любил говаривать один их общий однокашник, не удавшийся в журналистике и потихоньку прижившийся в не самом худшем из рекламных агентств: «Понты в нашем деле превыше всего, иногда даже превыше самого дела».

Хрен поспоришь.

Дядя Федор, несмотря на все свои объемы, резво выскочил из-за стола, облобызался с журналюгой, почесал сначала затылок, потом — с наслаждением — прилично разжиревшую задницу, вытащил из резного шкафчика поднос, на котором красовались бутылочка «Ани», пара стопок и блюдечко с тонко порезанным лимоном, сунул всю эту красоту Глебу в руки, после чего плюхнулся в кресло у журнального столика, кивком предложив господину военному обозревателю: присоединяйся…

Глеб коротко хохотнул.

Поставил поднос на журнальный столик.

Полез в тот же шкафчик, откуда только что вернулся с добычей господин заместитель коммерческого директора. Извлек оттуда пепельницу (сам Федя не курил и курение в своем кабинете не приветствовал) и хрустальную мисочку с шоколадными конфетами.

Поставил рядом с подносом, уселся в кресло.

После чего внимательно посмотрел господину рекламисту в хитрющие, слегка заплывшие жиром глазки.

Господин рекламист расхохотался и снова кинулся обниматься, против чего Глеб совершенно не возражал.

У него было мало настоящих друзей.

У дяди Федора, учитывая специфический характер и служебное положение, — и того меньше.

Отсмеявшись и отхлопав друг друга по плечам, наконец, уселись по-настоящему.

Выпили.

Глеб закурил, посмотрел на Кашина изучающе.

— Да-а-а… Не худеешь…

Федор гулко хлопнул себя по животу и опять рассмеялся.

— А ты разве не слышал? «Хорошего человека должно быть много». Сам-то еще больше на волка похож стал… На матерого такого волчару… Слушай, Глебушка, может, хорош по «точкам» скакать? Не мальчик уже вроде. А все никак не навоюешься… Ну, хорошо, ты везунчик, не подстрелят тебя, так все одно, годочков-то тебе уже того… немало…

— Не больше, чем тебе. А с «точками» — и вправду хорош. Ну, раз-другой, конечно, смотаюсь. Но уже не в систему. Устал. Да и Рафик на выпуск зовет. На дневной пока, ну, а там — как карта ляжет…

— Вот это хорошо. Это правильно. Слу-у-ушай, а давай сёдня в кабак какой завалимся: в честь твоего возвращения и возможного повышения, так сказать…

Глеб протяжно вздохнул.

— Нет, Федька… Сегодня не могу. Ангажирован, так сказать… Гы-ы-ы… Да и звал ты меня сюда, не похоже, чтоб в кабак пригласить…

Федор наклонил голову к плечу, стрельнул по однокашнику хитрющим взглядом:

— Па-а-анятна-а-а… Нда, чего уж тут… Ленка — девка огонь. Мы тут всей коммерческой дирекцией, понимаешь, гадаем, кто же у нас эту красоту раком ставит… Никто не догадался, даже я. А тут, оказывается, старинный, можно сказать, боевой товарищ… И молчит при этом, зараза, как рыба об лед…

Глеб неожиданно смутился.

— Слушай, Федь, давай сразу договоримся. С Ленкой у нас — впервые. И боюсь, что обоюдно серьезно. Вот такие пироги с котятами, понимаешь…

Федор аж присвистнул.

— Ну, ни фига себе… Хочешь сказать, вплоть до свадьбы с бубенцами?

Глеб замялся. Затушил недокуренную сигарету, разлил по стопкам коньяк, прикурил новую.

Наконец выдавил:

— Не исключено.

Дядя Федя достал из кармана белоснежный носовой платок и неожиданно громко высморкался. Потом поднял рюмку и долго рассматривал ее на свет.

Выпил.

Выдохнул.

— Ну, слава Тебе, Господи… Наконец-то…

Ларин почувствовал, что тупеет.

Прямо как д’Артаньян в келье Арамиса, жрущего шпинат и обсуждающего богословие.

— Не понял?

— А что тут непонятного?! — неожиданно вскинулся дядя Федор. — Просто ты нас всех уже достал — по самое «не могу»! Меня, Рафика, Игоря, Галку — да всех! Всех, кто тебя любит, понимаешь?!! Носишься по «точкам», как горный козел, потом приезжаешь — и водку жрешь, что твоя лошадь! Ты сколько раз за последние три года триппер лечил, урод? Раза, наверное, четыре, если я хоть что-нибудь понимаю в твоих неожиданных «завязках»! А ты ж талантлив, сукин сын! От Бога талантлив! Не нам чета… Тебе книги писать надо, фильмы снимать… А ты… Да пошел ты!

Глеб слегка растерялся. Давненько он не видел дяди Федора таким… расчувствовавшимся.

— Федь, погоди… А Ленка-то тут при чем?

— А ни при чем! Просто с тобой ни одна нормальная баба не уживется, сбежит, как черт от ладана! А Скворцова — уживется! И, еще посмотрим, кто из вас кому «Равняйсь! Смирна!» командовать будет! Да была б моя воля, я б вас завтра же поженил! В приказном порядке!

Потом немного подумал и добавил: