– Чего там?

– Просто супер! – выдавил Сангре (не говорить же про большую беду, которую валет предвещает в совокупности с королем), лихорадочно припоминая, что сулила карта, специально подобранная им, но куда-то запропавшая. – Означает исполнение желаний и достижение гармонии через искренность и приложение усилий, – торопливо зачастил он и, подумав, добавил для вящего правдоподобия: – Правда, скрывать не стану, она перевернута. Это говорит о трудностях, но их поможет преодолеть везение и уверенность в себе, после чего любимая особа отдаст вам свое сердце.

– Врешь ты все, – неуверенно проворчал Улан.

– Я-то да, могу для красоты приврать, а вот карты… Вспомни, они хоть раз солгали? Ничего подобного. Всегда выдавали святую истину, даже если нам хотелось услышать иное, – он вздохнул, с упреком покосился на трефовых короля с вальтом и со вздохом констатировал: – Короче, старче, даже если ты теперь станешь отбрыкиваться от своей Изабеллы, все равно не поможет, ибо карты гласят, что у тебя впереди только два возможных варианта развития событий: либо ты на ней женишься, либо она выходит за тебя замуж. Словом, эта донья – твоя судьба, – и он нараспев произнес:

Девочка и мальчик вместе гуляют по саду камней.

Тили-тили-pисовая похлёбка,

Будущий муж и жена.

От последних слов Сангре Улан и вовсе расцвел, расплывшись в блаженной улыбке. Петр удовлетворенно кивнул, оставшись доволен, что друг безоговорочно поверил его вранью, встал, торопливо сунул карты в карман и деловито попросил его:

– А теперь чуток отвлекись от радужных мечтаний, ибо нам надо заняться пленным Люсьеном, а потом я тебя сразу отпущу к щедрой покупательнице собственных родичей. Кстати, все-таки сходи предупреди ее, чтоб не искала нас до ужина.

Улан радостно закивал и мгновенно улетучился. Петр, для верности выждав несколько секунд, достал из кармана карты и, сказав самому себе, что действует исключительно ради интереса, вытащил третью карту. Ею оказался король пик, означающий ненадежного друга и смертельно опасного врага.

– Еще один нарисовался, хрен сотрешь, – пробормотал Сангре. – А учитывая, что кроме меня у Улана друзей здесь нет, что тогда получается? – хмуро осведомился он у короля. Тот молчал. – А получается, что вы, дорогие предсказатели, меня смертельно оскорбили. Ах, да, ты же перевернут, – спохватился он. – Уже легче. Тогда я ни при чем, а ты просто жадный, бессовестный тип, чья зловредность ограничена лишь недостатком возможностей.

Петр сунул короля обратно в колоду, но загадка с исчезнувшими из-под низа картами не давала покоя и он, криво усмехнувшись, осведомился:

– А интересно, что выпало бы, если б я гадал на себя и донью?

Он вновь потасовал карты, небрежно вытащил из середины одну за другой три штуки и остолбенел. Некоторое время он разглядывал их, не веря своим глазам. Еще бы, ведь они оказались именно теми, которые он приготовил для Улана. Но тут на лестнице послышались торопливые шаги и Сангре, спохватившись, сунул колоду обратно в карман.

…Водворенный слугами Олельки в подклеть, где совсем недавно хранились продукты, фра Луис, сидящий среди бочек с капустой, огурцами и прочей снедью, выглядел эдаким чужеродным пятном, напоминая черную ворону. Он и глядел на друзей примерно точно так же, как птицы иногда смотрят на людей: нахохлившись и чуть склонив голову набок. С минуту Петр внимательно разглядывал его, подведя неутешительный итог:

– Легче найти негра в рядах Ку-клукс-клана, чем заставить его пойти на чистосердечное.

– Думаешь?

– Точно. Скорее солнце рухнет на землю, Евросоюз откажется от двойных стандартов, а западенцы возлюбят москалей, – Сангре вздохнул. – Ну и что с ним делать? За ваучер и на дыбу? А если он того и ждет, чтоб в страдальцы записаться или как я, в страстотерпцы? – он вопросительно оглянулся на Улана и нахмурился. Тот вроде бы смотрел на Эспиносу, но, судя по отсутствующему взгляду, мысли его явно витали где-то далеко. – Понятно, по-прежнему в любовных эмпиреях, – прокомментировал Петр и тяжко вздохнул, посетовав: – Все самому, все самому, и никакой тебе поддержки. Ну ладно, будем изобретать в одиночку, – он призадумался и загадочно протянул. – Разве попробовать создать соответствующую декорацию…

С декорацией оказалось просто. Жарко пылающая печь с торчащими из огромного зева кочергами, саблями и прочим колюще-режущими предметами. Неподалеку открытый ящик с нехитрыми инструментами – клещи, молотки и прочее, принесенный по просьбе Сангре местным кузнецом. Он же вбил в бревна стены подле печи два больших крюка. Оглядевшись, Петр, охваченный творческим азартом, удовлетворенно кивнул:

– Кажись, антураж в порядке. Будущую жертву, сплошь залитую кровью, которую продемонстрируют и отволокут, у нас сыграет Ажуолас. Он, правда, дубоват слегка, не зря его родители в честь этого дерева назвали, но когда до конца уясняет, что именно от него требуется, отрабатывает на совесть. Помнишь, как он ловко при взятии Христмемеля умирающего крестоносца изображал? Я, когда оглянулся и увидел, ей-богу, если б не знал, что понарошку, разрыдался бы. Умирающая лебедь близко не стояла. Ну-у, два палача – тут без выбора, Локис с Вилкасом. И следователь с переводчиком, то бишь я и ты. Но чтоб железно расколоть, нужна, согласно инструкции папаши Мюллера, третья степень устрашения.

– Пытать станешь? – и Улан удивленно уставился на Петра.

– Фу-у, – брезгливо скривился тот. – Под пытками он скажет все, что нам угодно, но не факт, что оно окажется правдой… Нет, требуется сломать мужика, чтоб раскис и поплыл, то бишь неожиданный ход.

– А ты как с Дитрихом.

– Плохо ты думаешь за одессита: один и тот же трюк дважды, причем за столь короткий срок. Нет, ежели для пользы дела, я не против, но он не рыцарь, а монах. У них с нетрадиционной любовью без проблем, еще и обрадуется, гад. Нужно как-то иначе.

– Погоди, погоди, а почему ты Яцко переводчиком не хочешь взять? – остановил его Улан.

– Я не знаю, что за тайну скрывает этот капуцин и выбьем ли мы ее из него, но вдруг получится. Следовательно, лишние уши нам ни к чему и переводить придется тебе.

– Кстати, судя по имени и фамилии монах явно из испанцев. Мог бы и сам в толмачи податься, – намекнул Улан.

– Торопишься пройти курс оказания первой медпомощи, – понимающе кивнул Петр. – Успеешь, родной. Прибереги донью на десерт и займись основным блюдом. Ты ж не маленький, чтоб я уговаривал тебя вначале мяско доесть, а потом за шоколадку браться… Стоп! – остановил он себя и, радостно заулыбавшись, сообщил другу. – Кажется, у меня появилась свежая идея, удмурт ты мой влюбленный! Мяско-то разное бывает, в том числе и… Помнишь, как мы пленного московского дружинника в Липневке запугали? Значит так, Локис с Вилкасом у нас станут не просто заплечных дел мастерами, а… людоедами.

– Ке-ем?

– Литовскими людоедами, – твердо повторил Петр, – иначе нам эту Люсю не расколоть. Но психика у него закаленная, всякого навидался, а то и сам, поди, кишочки из еретика вытягивал потихоньку, потому запугать этот ходячий опиум для народа не просто – придется продемонстрировать все воочию. Значитца так, кушать они будут различные части тела, например, ногу, отрезанную у жертвы предыдущего допроса, то бишь у Ажуоласа, он как раз мужик в теле. И не только кушать, но и угощать человеческим мясом монаха. Или нет, лучше угощать его стану я. Правда, если эта Люся позже увидит его невзначай о двух ногах, вмиг догадается о нашем фокусе-покусе. Ага, мы ему всю рожу кровью замазюкаем, тогда нипочем не признает.