Эспиноса резко отвернулся от поднесенного к его рту куска мяса, а чуть погодя учуявшего запах монаха вырвало. Отдышавшись и видя, что его вот-вот вновь станут угощать человечиной, он умоляюще замычал, протестующе замотав головой.

– Ах ты вон о чем, – кивнул Петр и задумчиво подтвердил: – Точно, посолить они, заразы, как обычно, забыли. Да ты не серчай – они и жарить-то его совсем недавно научились. Хотя что я говорю, сам поди видел, как они прямо при тебе его сырым сожрать хотели. Соль, мать вашу, для дорогого гостя! – сурово рявкнул он.

Вилкас услужливо протянул солонку. Сангре, не снимая с прута мясо, обильно посыпал все куски солью и вновь поднес его ко рту монаху, подбодрив:

– Ну ты чего, Люсьен? Это ж у него поначалу вкус непривычный, сладковатым кажется, а когда распробуешь, за уши не оттянешь. Точно, точно. Уланчик, друг ситный, не молчи, – тем же тоном вторично напомнил он другу, – обрисовывай нашему сермяжному пинжаку его радужные каннибальские перспективы. Да скажи, что за хорошее поведение мы его попозже человечьими ушами накормим, а они вообще прелесть как хороши. Такие хрусткие, особенно если на свином сале обжарить – попкорн близко не лежал. Правда, если станет молчать, то уши в дело пойдут его собственные, но это несущественные детали, все равно вкуснотища, а пока… – и он вновь поднес к губам монаха шампур, сменив тон на повелительно-приказной. – Давай, жри, фраер ушастый. День сегодня скоромный, имеешь право. Ах да, молитва, – спохватился он. – Ну, господи благослови. А хочешь, я для вящего аппетиту японскую хойку тебе прочту? – и он, не дождавшись согласия, процитировал:

Рисовую лепешку испёк самурай

Вот такой вышины, вот такой ширины.

Самурай, самурай, кого хочешь выбирай.

Фра Луиса вновь стошнило. Сангре поморщился, глядя на зеленовато-желтую желчь, стекающую по монашеской рясе, и попрекнул:

– Твоя негативная реакция на мои вирши ранила тонкие чуйства поэта до самой глубины его хрупкой нежной души. Да и священный долг гостеприимства обязывает. Короче, теперь я тебя, гада кусок, точно накормлю. Или ты вначале хочешь за некую донью с ее деньжатами побалакать? Тогда дело иное – ради разговора о бабах я готов даже еду в сторону отложить, – не дождавшись ответа, Петр презрительно скривился. – То есть собираемся молчать? Ну и дурак. Думаешь, какие-то тайны нам откроешь? Зря. Нам их давным-давно сама Изабелла рассказала. А попутно сообщила, что вы – посланцы сатаны. Правда, она уверяет, что сама, в отличие от вас, чиста пред господом, во что мне лично мало верится, но, учитывая твое молчание… – он развел руками. – Словом, коль не получается сравнить ваши показания, остается во всем довериться ей…

Эспиноса, изумленно вытаращив глаза, что-то возмущенно выкрикнул.

Улан поморщился и нехотя перевел:

– Говорит, что она лжет.

Сангре хмыкнул:

– Ишь, как людей несправедливость возмущает. Даже инквизиторов, – он повернулся к монаху и упрекнул его. – Зря ты так грубо про Изабеллу. Не может она лгать, поскольку знает, что ее кузен после взятия Христмемеля снова в наших руках. Так что все основное нам известно. Да, да, родной, мы уже знаем и о спрятанных сорока разбойниками-тамплиерами сокровищах, и о пещере магистра Али-бабы, в которой они сейчас находятся и которую вы так долго искали, и даже о заветном слове, позволяющем ее открыть. Это я, как ты понимаешь, говорю аллегориями, но ты – мужик умный и прекрасно понял, о чем именно речь, – и он весело подмигнул монаху.

Едва Улан закончил, как Эспиноса исступленно заорал:

– Найн, найн! – и вновь что-то возмущенно затараторил.

– Говорит, на самом деле не все так, как мы думаем и раз нам все равно известно о сокровищах и о долге и обязанности… – протянул он недоуменно, и неуверенно поправил себя: – о долговом обязательстве, то и он готов рассказать истинную правду, в том числе и о ней, и ничего не утаить, – перевел Улан и уважительно покачал головой. – Ну ты, Дон, сегодня превзошел самого себя. Как сюжет закрутил!

Петр крякнул, старательно убирая проступившую улыбку, и, повернувшись к инквизитору, сожалеюще посмотрел на шампур.

– Мяско остынет, – неуверенно протянул он. – А стоят ли какие-то несущественные подробности того, чтоб мы лишали себя удовольствия угостить тебя нашими изысканными блюдами, словоохотливый мулла?

Ответ фра Луиса напоминал пулеметную очередь, настолько монах торопился.

– Он умоляет его выслушать, – невозмутимо перевел Улан. – А еще он просит поверить именно ему, а не… – он запнулся, но после короткой паузы продолжил: – а не Изабелле.

– Ладно, я сегодня добрый, – смягчился Сангре. – Был бы ты каким-нибудь позорным брехунякой из украинских теленовостей, тогда другое, а порядочному инквизитору отчего не поверить. Давай, манерный, изложи, что там мы не знаем и за что ты сегодня будешь жрать приличную пайку.

Едва Улан закончил переводить, как фра Луис покосился на жадно пожирающих поджаренную человечину Локиса с Вилкасом, рвущих крепкими зубами свои куски прямо с прутьев, и что-то торопливо промычал. Судя по тону, это была просьба.

– Он просит вначале удалить палачей и… ногу вместе с мясом, – усмехнулся Улан.

– Запросто, – согласился Петр и сурово рявкнул на Локиса с Вилкасом. – А ну, народ, кыш отсель вместе с шампурами! Устроили, понимаешь, закусочную в исповедальне. Никакого почтения к пыточному делу, – он повернулся к монаху и продолжил: – А вот ногу, родной, как напоминание, мы на всякий случай оставим. И имей в виду, мерзопакостный, – дружески улыбаясь, погрозил он инквизитору пальцем. – Ежели ты опять попробуешь запираться, то я приведу своих литвопитеков обратно, а они голодные, и придется тебе с ними поделиться… собой, – он пощупал ногу Эспиносы чуть ниже колена и удовлетворенно кивнул. – А ты ничего, упитанный. Точно наедятся. Но вначале оттяпают от твоего гнусного организма кое-какие ненужные органы! Это чтоб тебе плясалось хорошо, – и оценивающий взгляд Сангре, скользнувший от ног к голове, красноречиво застыл где-то на полпути, давая понять, что именно он подразумевает под ненужными органами.

Фра Луис замотал головой, торопливо заверив, что скажет чистую правду, лишь бы они пообещали не отдавать его на растерзание этим диким людоедам-язычникам и больше не пытались накормить человечиной.

– Выходит, вы после своих костров еретиков выбрасываете?! – изобразил удивление Сангре. – А зачем тогда вообще их жарите? Это ж не рационально – столько дров истратить, а мясо на помойку, – и он подвел итог. – Ну вы и дикари там у себя в европах. Впрочем, желание гостя, если он искренен, для хозяина закон: предлагать не стану. А дабы тебя не смущать, я и сам выйду. Но смотри у меня, мракобес. Едва ты начнёшь пудрить мозги, он, – Петр указал на Улана, – немедленно позовет меня, а сам уйдет. Ну а я, вернувшись вместе со своими гарными пригожими парубками, без лишних слов начну тебя откармливать и никакие твои рассказы не помогут, поскольку я из вашего дойча понимаю лишь Гитлер капут.