ну разве так подобает вести себя дочери самого Правителя?

— Ты будешь учить меня манерам? Ты вломился в мою комнату среди ночи и учишь меня, как следует вести себя в приличном обществе? Ты серьёзно?

Огненный шар, замерший в воздухе, стал уменьшаться в размере, а когда достиг размера яблока, плавно приземлился в камин, где уже лежали приготовленные слугами сложенные сухие поленья.

— Я не пытаюсь посягнуть на твою честь, — спокойным голосом сказал он, — мне действительно просто нужно поговорить с тобой обо всём, что сегодня случилось в главном зале.

Устало, чувствуя, как ярость затихает в неприятной терпимости, я села на кушетку возле камина. Лиам сел в кресле с другой стороны так, чтобы видеть моё лицо.

— Всё, что ты услышала сегодня в главном зале, стало для меня таким же открытием, как и для тебя. Мне бы и в голову не пришло просить у Магистра твоей руки. Я пытался с тобой сразиться на арене честно, насколько это возможно. И да, я хотел этой победы, не меньше твоего. Но в словах твоего отца, в его решении есть здравый смысл.

— Ты не понимаешь. Он отдал меня тебе, как племенную кобылу! Я не принадлежу тебе, Лиам. И никогда не буду тебе принадлежать!

— Я не прошу тебя принадлежать мне, — последнее он произнёс с нажимом. Затем встал и протянул мне ладонь. — Но здесь, сейчас, я прошу тебя не подчиниться воли отца, а выбрать свою волю. Стань моей женой, Ари.

И вновь звенящая тишина в который раз легла между нами. Не веря ни одному ему слову, я рассмеялась:

— Ты шутишь. Как ты можешь просить меня выйти за тебя, когда за все десять лет обучения, ты не сказал мне ни единого доброго слова!? С самого нашего детства ты издевался надо мной, ненавидел меня, — его лицо исказилось гримасой, — ты ведь постоянно меня унижал, и за что? За то, что я не мужчина? За то что я дочь Магистра? За то, что я не такая, как все вы? Да испепелит меня Хэнд на этом месте, но я не выйду за тебя!

— Я не ненавидел тебя. Просто… — он провел рукой по голове и с усталостью опустил её. — Я был никем до встречи с ним. Одиннадцатый рот в голодной семье. Когда Магистр возвращался из очередного успешного похода, то по счастливой случайности он увидел, как я поджёг стог сена по щелчку пальцев. Неведомый контроль для сопляка девяти лет, верно? Он подобрал меня, как бродяжного щенка. А мои настоящие родители были рады от меня избавиться. Адам же увидел во мне что-то, чего я сам никогда не замечал, а затем он стал для меня наставником.

— Ты никогда не рассказывал об этом.

— Кому? Тебе? Девчонке, которой всё подали на серебряном блюдечке? Которая по собственному капризу отказалась от богатства и дворцового блаженства ради казармы с девятью талантливыми отбросами? Мы хороши, но не чета дочери Магистра.

— А тебе не кажется, что я, являясь дочерью самого Магистра, вечно проигрывала одному несносному мальчишке? Сколько времени с тобой провел Правитель, а, Лиам? А хочешь расскажу, сколько ждала его я? Единственный день, когда он сам пришёл ко мне — был день моего шестнадцатилетия. Только вот ни одного твоего дня рождения он, Дэвия тебя подери, не пропустил!

Последующее его действие ошеломило меня и я вскочила на ноги:

— Оуё! Что ты делаешь? Зачем ты расстегиваешь рубашку? Да остановись же в конце концов! Если ты думаешь, что я проявлю к тебе хоть каплю сострадания и не смогу ударить повторно, то ты ошибаешься, очень сильно ошибаешься.

Он прекратил расстегивать пуговицы и опустил руки:

— Посмотри на меня.

Я посмотрела в его лицо, боясь хоть на мгновенье опустить взгляд ниже. Он сглотнул, а потом поднес палец к левому боку, где красовался косой рубец длиной в указательный палец.

— Ты помнишь, откуда у меня этот шрам?

Конечно, я помнила. Я помнила каждый сильный удар, нанесенный ему. Однако, Лиам решил освежить эти воспоминания и продолжил:

— Мне было четырнадцать, и нам впервые выдали настоящие мечи. Помнишь? Ты тогда уверяла Тэя, что это была случайность, и после этого тебе пришлось ещё полгода сражаться тем деревянным обрубком. А этот? — он указал на небольшой участок кожи в половину моей ладони в районе ключиц. — Если мне не изменяет память, это был день охоты, так?

— Ты первый начал потасовку в тот день, — я уже не пыталась увести взгляд от карты увечий на его теле, оставленных мной.

— А вот этот случился годом позже.

— Я помню. Он нанесён твоим же фламбергом.

— Да, но тот удар был лишь искрой от костра. Настоящую боль я ощутил тогда, когда Тэй приказал наказать меня девятнадцатью ударами плетьми. Столько же, сколько лет было моему противнику, который обезоружил меня и ранил моим же мечом.

— Зачем ты говоришь мне об этом? Я была на этом наказании. И оно было самым жестоким в моей жизни, ведь удары должна была наносить я! Если бы я знала, что Тэй так изощренно накажет тебя, я бы никогда…

— Я проиграл тогда, не потому что был слаб, — он шумно выдохнул, — а потому, что не смог по-настоящему ударить тебя, девчонку-Хэнда. А теперь ты оставила мне это.

Он взял мою руку и приложил к своему солнечному сплетению. Под моими пальцами оказался круглый свежий шрам, в том самом месте, где зарождалась в каждом из Хэндов его суть, его магия. В мою кожу впилась цепочка от медальона Лиама. Он был выше, чем все остальные Хэнды. Раньше всех возмужал и окреп. Его широкая грудь вздымалась при каждом вдохе и опадала при выдохе. Я стояла, уставившись на свою ладонь под его рукой, и не могла пошевелиться, словно загипнотизированная. Сейчас он дышал рвано, возбужденно.

— Никто. Никто из Хэндов не смог оставить на моём теле ни одной боевой отметины. Но иногда мне кажется, что я весь состою из шрамов, нанесённых тобой, — я вздрогнула после этого признания, но он продолжал крепко удерживать мою руку. — Мы столько раз лежали после неудачного поединка в крыле целителей, разделенные лишь ширмой, что я выучил даже ритм твоего дыхания. Когда тебе было больно, ты делала два коротких вдоха, и только потом выдыхала до тех пор, пока длина выдоха в три раза не превысила бы длину вдоха. А когда тебе становилось немного лучше, ты брала в руки этот «ужасный свисток», и на каждую мою просьбу замолчать, ты отвечала…

— «Да когда же ты