— …и раньше не был таким угрюмым, — вставила Розамунда, ласково улыбнувшись неумению мужа быстро добираться до сути в подобных разговорах. — Они страшно переживают из-за своего сынка. Хотя, если верить газетам, он, думаю, ничем не хуже остальных.

— Я не заметила ни в ней, ни в нем ничего плохого, — с нажимом произнесла Линди. — На мой взгляд, всему виной…

Неужели она сейчас скажет «общество»? Неужели Линди действительно собирается изречь подобную банальность, и в присутствии Джефри? Розамунда в душе возликовала. Ни один мужчина, как бы сильно он ни был увлечен, не сможет по-прежнему высоко ценить ум и сообразительность женщины, которая готова выдать за собственную идею такое чудовищное клише.

— …матери, — любезно закончила Линди. — Отцы здесь больше роли не играют, по крайней мере в наше время. Жены им не позволяют.

— Как так? — Джефри был заинтригован. Ему всегда доставляли удовольствие дискуссии — неторопливые, размеренные беседы, особенно по выходным. Казалось, он, молодой лентяй, вновь вернулся в студенческие дни.

— Возьмем тех же Пурсеров, — откликнулась Линди. Розамунда, не в пример Джефри, тотчас сообразила, что социологические выкладки насчет матерей — всего лишь заумное начало какой-нибудь гадости о Норе Пурсер. — Вспомните, как она постоянно встает на сторону мальчика против мужа. Это для него самое обидное. Не то, что сын недостойно себя ведет, а то, что жена использует недостойное поведение сына, чтобы возвести барьер между ними. Она и мальчик по одну сторону, отец — по другую. Понимаете?

В словах Линди был здравый смысл, но и несправедливость тоже. Розамунда ухватилась за несправедливость, сознательно раздула ее, превратила в главный предмет спора. И сама неприятно поразилась собственной ловкости.

— А по-моему, все в точности наоборот! — горячо воскликнула она. — Вильям отвратительно вел себя по отношению к Норе. Нарочно при всех корил, что она плохо воспитала сына. Будто сам не имеет к этому никакого отношения!

— Вполне возможно, так оно и есть, — парировала Линди. — Именно об этом я и твержу. Попробуй взглянуть на все с точки зрения мужчины. — Произнося это, она старательно не смотрела в сторону Джефри, словно говорила исключительно с одной Розамундой. — Только подумай: он платит, и платит, и платит в течение восемнадцати, двадцати лет, а что получает взамен? Неудивительно, что порой он взглянет на своего хмурого, бесчувственного сына и скажет себе: вот расхаживают заработанные мной десять тысяч фунтов; семь тысяч вечеров, которые я в свое удовольствие мог бы провести с друзьями; две тысячи приятных, спокойных выходных дней…

Джефри хохотал, точно Линди отмочила роскошную шутку. Поэтому Розамунда постаралась, чтобы ее возражения тоже прозвучали как хорошая шутка:

— Черт возьми, Линди, таким манером кто хочешь что хочешь посчитает! Хоть я, например, гляну на нашего сына и прикину: вот, мол, идут пятьдесят тысяч часов стирки и…

— Подразумевается, что ты стираешь по восемь часов в день! — быстро перебила ее Линди. — Больше смахивает на управление гостиницей, чем на воспитание сына!

Все снова засмеялись. Это Линди рассмешила их своим остроумием; и за Линди осталось последнее слово в их споре — просто потому, что она правильно сосчитала эти проклятые числа. Кстати, так ли уж правильно? Розамунда все еще пыталась в уме помножить полтора на триста шестьдесят пять и на шестнадцать, когда услышала, как Линди вскользь заметила:

— И конечно, когда в семье только один ребенок, ситуация еще обостряется… Нед ведь у них один? — Она вставила вопрос быстро и с абсолютно невинным видом, как бы желая показать — правда, с некоторым запозданием, — будто совсем забыла, что у Джефри и Розамунды один сын.

— Нет, не один! — объявила Розамунда, торжествуя, словно отыграла очко. — У них еще есть дочка, ей почти пятнадцать. Но мы не часто слышим о Саре, потому что с ней никаких проблем. Если не считать, что она сдвинулась на Т. С. Элиоте[2] и сама себе пишет письма от его имени. По-моему, такую малость и проблемой-то считать грех.

Джефри было захохотал, но тут же и осекся, поскольку Линди хотя и улыбалась, но в ее улыбке ощущалось некоторое замешательство, будто Розамунда сморозила какую-то глупость.

— Да, понимаю, это выглядит забавно, — терпеливо начала Линди. Слишком уж терпеливо, как показалось Розамунде. — То есть с точки зрения чужого человека. Но знаешь, эти девичьи увлечения, если присмотреться повнимательней, вовсе не так забавны. Уж я-то знаю, сама младшую сестру растила. И с годами, если вовремя не проходит, это становится совсем не веселым.

И все. Никаких объяснений. И никакой возможности задать вопрос. Внезапно Розамунду охватило бешенство: теперь за сестрой Линди вечно будет тянуться незримый след туманного намека на некую ненормальность. Но прежде чем ее лицо исказилось гневом, прежде чем милую, неревнивую улыбку сменило совсем иное выражение, вышла заминка. Именно в это мгновение хлопнула входная дверь, да так, что стены задрожали и на полках зазвенела посуда. Все вздрогнули. Затем последовал стук двух велосипедов, прыгающих по ступенькам, со скрипом грохнули ворота и в доме вновь воцарилась тишина.

— Это наши десять тысяч фунтов отправились погулять, — весело сообщил Джефри. — Наши две тысячи тихих выходных. Наши…

— И надеюсь, Волкер с ними! — вставила овладевшая собой Розамунда. — Это был такой ужас сегодня утром, ты не представляешь, Линди!.. — И она — очень смешно, как ей самой показалось, — принялась описывать давешнюю встречу на кухне с Волкером.

К концу истории Линди хохотала вместе с Джефри.

— Рози! С тобой просто умора! — заявила Линди. — Правда, Джеф?

Комплимент должен был бы обезоружить Розамунду, однако именно в этот момент до нее дошло, почему ей так ненавистна привычка Линди сокращать их имена. Потому что этим Линди давала понять, что с каждым из них она в более близких отношениях, чем они друг с другом. Как высокопарно и отстраненно прозвучало бы сейчас «Джефри», вставь Розамунда имя мужа в свою следующую реплику, — чего она, разумеется, делать не собиралась. Да и не смогла бы, потому что Линди продолжала:

— Отличная история, Рози, ей-богу. Но если задуматься — парень совершенно не умеет себя вести! Вероятно, его мать свято верит в психологию ребенка — в то, что детей нельзя разочаровывать и все такое?

— Понятия не имею, — довольно резко ответила Розамунда. — Со стороны кажется, что подобные штуки играют колоссальную роль в воспитании детей, а на самом деле — ничего подобного. Люди, у которых никогда не было детей, вечно рассуждают о том, что, если оставить в стороне детскую психологию, у тебя не будет абсолютно никаких проблем с дисциплиной. Все гораздо сложнее. Во всяком случае, большинство нынешних гадких подростков, которым сейчас по пятнадцать-шестнадцать лет, в свое время хорошо воспитывались, в твоем понимании. Своими глазами видела, как эти мерзавцы вылупляются из очаровательных, примерных мальчиков. Питер, например, в семь лет был просто ангелочком: разносил гостям пирожные за чаем, в автобусах уступал место пожилым женщинам. И все в том же духе.