Торбранду было хорошо известно, что брат больше всего любил работать мечом. Чем больше крови, тем лучше. Отчасти потому он и стал таким грозным воином. Ульфрик мечтал не о мире, а о вечном бое, до той поры, пока его не выберет валькирия, решив, что он достоин попасть в небесный чертог.

— Нет, — мотнул головой Торбранд, — они не заслужили легкой и достойной смерти от наших острых мечей. Пусть возвращаются к своему королю и получат наказание от него.

Мужчины согласно кивнули, хотя Ульфрик что-то неразборчиво проворчал.

— Ты сказал ей, какая ее ждет судьба? — спросил Лейф.

Торбранд в ответ пожал плечами:

— Придет время — узнает. Пока, думаю, лучше позволить ей поразмыслить о будущем.

— Христиане любят о нем тревожиться, это верно. И положить свои причитания на музыку.

Торбранд усмехнулся, прошел и сел к костру. Ульфрик же слился с лесом — он первым должен был стоять на страже. Лейф занялся лошадьми, оставив брата наедине с пленницей.

— Пойдем, — сказал он ей, — тебе надо поесть, позади, да и впереди, длинная дорога.

Глаза Эльфвины сверкнули, щеки покраснели еще больше — опять же непонятно, от холода или нет.

Торбранд провел ее в шатер, где она поспешила сесть на пол, устланный шкурами, вблизи огня. Он не причинит ей вреда, он дал себе слово. За ней было любопытно наблюдать. Порой на ум приходила мысль, что она хитрит, ведет какую-то игру, но возможность лукавства была крайне мала, ей неоткуда узнать о его планах. Едва ли она поняла их разговор; когда он подошел, она отрешенно смотрела на языки пламени, словно они плясали перед ней живые.

Сняв с плеча сумки, он положил их у ее ног. К его удивлению, девушка улыбнулась.

— Благодарю, — произнесла она легко и безмятежно, и от ее голоса стало теплее, будто в шатре тоже горел костер. — Я не взяла с собой много вещей. К чему монахине мирское. В этих сумках все мое имущество.

Погрустнев, она потянулась и коснулась одной. Выражение ее лица… задело что-то внутри. Торбранд не понимал, что это, что за новое ощущение. Сейчас надо думать о деле, а не эфемерных вещах.

Он взял походный мешок, в котором была обычная для такого путешествия провизия, с учетом, что предстояло долго идти морем или, как сейчас, оставаться в лесу зимой, когда охота не всегда может быть удачной, достал им по куску копченого мяса, соленой рыбы и твердого сыра, половину протянул Эльфвине. Не сразу, но она взяла. И поступила так потому, что была умнее, чем он мог предположить до знакомства с ней. Хотя сейчас он старался не обращать внимания на ее взгляд, будто пронзающий его насквозь.

Торбранд сел рядом, заняв, пожалуй, большую часть свободного пространства, и сразу заметил, как напряглась Эльфвина. Он принялся есть, глядя на огонь, и вскоре она успокоилась, дыхание выровнялось. Подождав еще немного, она тоже приступила к еде. Он наблюдал за ней краем глаза, вновь ощущая, как внутри появляется нечто непривычное. Похожее на возбуждение, но несколько другое, с тем ему было проще справляться.

— Куда ты меня везешь? — спросила Эльфвина, проглотив последний кусок.

— На север, — ответил Торбранд.

Она перевела дыхание, словно хотела сказать что-то еще, но промолчала. И что она будет делать? Заплачет? Торбранд украдкой посмотрел на женщину, но нет, лицо ее спокойно, взгляд прикован к огню. Их бедра соприкасались, как и полы плащей, но она не двинулась с места и не поменяла позу.

Она внезапно вспомнила, как соприкасались их тела, свои ощущения во время самой медленной поездки верхом в ее жизни.

Торбранд никогда не позволял себе ласки с женщиной, это не было ему нужно. Он выбирал женщин дерзких и похотливых, с крутыми бедрами и большой грудью, чтобы можно было зарыться в нее лицом. Любил, когда соитие проходило шумно и долго. Та, которая сидела рядом с ним, не заставит не спать полночи всю таверну.

Каждое ее движение было грациозным, стояла она или сидела. Когда она приняла протянутую еду, он невольно отметил, что его ладонь вдвое больше. И все же при всей хрупкости она не дрогнула, не склонилась перед ним. Не лишилась чувств, не пролила ни слезинки.

Эта мерсийская принцесса нравилась ему все больше, хотя он понимал, как это глупо.

Впрочем, не важно, какие чувства она в нем вызывает, финал предрешен, его не изменить. Она будет рядом до той поры, пока Рагналл не решит использовать ее в своих целях. Таково было поручение короля, а в жизни Торбранда не было ничего, кроме службы и долга, это являлось смыслом его существования и самой большой радостью. Говорят, если у мужчины нет брата, спина его не прикрыта.

Он умел расслабиться и позволить силе огня проникнуть в тело. Это могло происходить на любой земле, в любое время. В такие минуты, когда одно сражение позади, а следующее впереди, он думал, как хорошо было бы оказаться в доме. Однако, пережидая время между войнами в доме, он каждый день мечтал оказаться там, где нет стен и вместо крыши — звездное небо. Темнота, особенно в лесу, была хорошим укрытием недругам и диким животным, но он знал, что Ульфрик всегда рядом, а в руках его острый меч.

Эльфвина по-прежнему сидела неподвижно и смотрела на пламя. Торбранд не стал нарушать ее покой и тоже молчал, пока не заметил, что она дрожит.

— Твой плащ мокрый насквозь, — хрипло произнес он. — Сними его.

Она посмотрела на Торбронда широко распахнутыми глазами и тут же отвернулась.

— Благодарю, не стоит, все хорошо.

— Кому пойдет на пользу, если ты замерзнешь до смерти?

Она даже не взглянула на него, будто не замечала откровенной грубости. Торбранд поймал себя на том, что смотрит на девушку по-новому. Он понимал, что кротость ее была напускной, но значит, для того должна быть причина. Почему дочь госпожи мерсийцев притворяется слабой? Неужели все слухи о ней — ложь? Он хотел понять, отчего она носила эту маску, отчего играла роль робкой и покорной женщины? А ведь он поверил, что так и есть, но это была лишь игра. Выходит, Эльфвина из Мерсии не так проста, как хочет показать.

Торбранд отодвинулся вглубь шатра, накрылся шкурами и принялся с любопытством разглядывать ее безупречно ровную спину. Поза говорила о внутреннем напряжении, хотя она не могла знать, что он за ней следит.

Он не стал вновь предлагать ей снять плащ. Пусть все идет своим чередом, он хорошо владеет искусством