После второго удара ведро с «нарезкой» кубарем летит на песок, сбитое тобой при первом броске в сторону стоянки.

На втором броске ты с отчётливым ужасом понимаешь, что мужчины, занятые своими делами, не видят, как над сопками поднимается во всё ещё беззаботные небеса бурая непроницаемая стена…

Как в удушливом детском сне, ты кричишь, но звуки комкаются в гортани. Разорвавшаяся какофонией Вселенная не в силах вместить в себя ещё один крик, ещё один зов…

Ужас бессилия подкашивает ноги – ты падаешь…

«В машину!!! Быстрее!»

Чья-то рука жёстко сдавливает шею под затылком. Другая – левую руку под локтём…

Это Макс.

Рывок. И вы несётесь сквозь нарастающий каждое мгновение вибрирующий гул. Ещё рывок – борт «шестьдесят шестого». В последний момент у машины глаза успевают сфотографировать опрокидывающуюся на залив со стороны сопок огромную волну цунами, сплетённую из тысячи тысяч пыльных вихрей. Тьма охватывает всё вокруг. Гул превращается в рёв, а вибрация в пронзительный свист…

«Шестьдесят шестой» несётся, не разбирая дороги, через степь…

Неужели пришлось бросить вещи?! А Лёха?! Каково ему там – один на один с восставшей пустыней?! Это же опасно! Опасно для всех…

Что-то накрывает тебя сверху… Одеяло? Зачем?..

«Заматывайся с головой!»

Ладно. Наверное, Макс думает, что это смягчит удар, если…

«Ну что, испугалась?..»

Странно слышать его голос так близко. Зачем он залез под одеяло, тоже боится?..

«Не бойся! Не так страшен чёрт!»

Машину болтает из стороны в сторону. Под одеялом душно. Макс говорит что-то о везении и что всегда надо быть готовым к чему угодно…

К чему?.. И кому может быть угодно, чтобы милая Земля – дом для всего живого – вдруг разверзла хищную пасть и вытрясла из этого живого всю душу?..

В чём же везение?..

«Первый раз в этих землях – и сразу такое!» – кричит, как будто отвечая на твои мысли, Макс. Но его голос сливается с окружающим гулом…

Неужели такое действительно может произойти в любой момент?!.

Переходишь, например, через дорогу к лотку с мороженым – хочется фруктового за семь копеек – и вдруг асфальт под ногами вздыбливается, трещит и разверзается паутиной бездонных трещин, поглощая и тебя, и мороженщика с его колдовским льдом, и всех-всех, затягивая, уволакивая в чужое… Туда, где невозможно жить…

Или ветер… Вдруг он просто от вечной скуки решит собраться со всеми силами и дунуть. Дунуть так, чтобы развеять тоску на всей Планете. Дунуть, не поразмыслив о том, что его новая радость жизни сметёт города и леса, раскрошит горы и засыплет ими красивые равнины рек. А волны океанов и морей обретут такую немыслимую силу, что, как горсть сухих листьев, подбросят и перемешают между собой обломки островов и континентов…

Ты пытаешься представить, как за какие-то секунды мир превращается в круговерть цунами и смерчей, месиво из песка, воды и того, что только что было: не купленным ещё тобой мороженым; Максом; отцом; первым лучом солнца, забирающимся под капюшон спальника; космическим кораблём и неизвестными планетами; кусочком лаваша с брынзой, ломтиком помидора и листиком базилика; телом, ломящимся от усталости дома в постели; матерью, приносящей тебе изюм и сладкий чай с молоком, когда ты болеешь… Жизнью. Плохой ли хорошей, но жизнью… В которой, как само собой разумеющееся, есть место для «только что», «сейчас» или «подождите минуточку». Ты видишь, сквозь туман, как, стоя в пятидесяти метрах от «шестьдесят шестого», на оклик отца поторопиться ты отвечаешь: «Подожди минуточку, я сейчас», не зная, что у мира другие планы и минуточки для тебя у него уже нет. И нет ни для кого. Ни минуточки, ни времени вообще…

Машина вдруг резко останавливается. Но как-то странно. Без характерного толчка вперёд.

«Всё!»

Что всё?

Одеяло слетает – из-под тента пробивается свет.

Макс.

Смеётся.

Клубы пыли. Режет глаза. Ты вдыхаешь полной грудью – и тут же заходишься в кашле и чихаешь.

«Всё, всё! Давай наружу, мигом! А то нас потом на цементный завод сдадут, как сырьё!»

Вслед за Максом переваливаешься через борт наружу. Он подхватывает тебя под мышки и ставит на ноги.

Как же так?.. Ехали-ехали целый час – и вернулись на стоянку?!.

«Как доктор прописал – три минуты сорок секунд!»

Что три минуты сорок секунд?..

Или это всё-таки другое место, просто похожее?..

Залив похож. Но воды в нём нет. Скалы вроде те же… Но больше…

А это что? Мы мягко врезались в бархан?!

Там, где были тент и кухня, теперь гора песка чуть не до крыши…

До сумерек все раскапывают кухню, встряхивают вещи и спальники от песка и пыли, перебирают продукты, снасти и моют, моют, моют… Кое-что найти так и не удаётся.

А залив действительно исчез. Вода в средней части берега – между заливом и скалами – отступила на добрый десяток метров. Этого хватило, чтобы мелководье обнажило дно, а скалы – «выросли».

Уже под вечер, побросав с полчаса спиннинг, вернулся с пустыми руками расстроенный Лёха:

– Рыба ушла.

– Мы на южной оконечности. От нас озеро длинное, узкое и мелководное. Позади пески… Буря сработала, как поршень. Вроде быстро, но силища… Сами видели!

– Клёв-то будет, Владимир Максимович?

– Дорогой мой, рыба никуда не убежит. За всё надо платить. В каком ещё местечковом театре ты репетицию апокалипсиса воочию узришь, а?.. Ба! Смотрите! Сегодня ж ещё и полнолуние!

– Ну вот! А по рыбацкому календарю…

– Да вернётся! И вода, и рыба с ней. Тут свои календари. Скажи спасибо, что не в песках стояли. Вот там наверняка был полный штопор. Дня два откапывались бы… А вода… Что вода? Субстанция, послушная ветрам и Луне… Кстати, донки бы лучше проверил. Забыл, да? Сомы, они, знаешь ли, тихоходы – пока допетрят, что к чему, – уж и сматываться поздно. Так что, может, один-другой и висит, если не оборвало…

(… – А почему тогда звук пропал?

– Ты на самолётах летала?

– Пару раз.

– Ну и как?

– Да с левым ухом чего-то. Болит потом, и полуглухая хожу целый день.

– Это всё давление. Есть сильно чувствительные к этому делу люди. Секунда-другая резкого перепада, – а у них чуть ли не паническая атака. Ты – хрупкий device, береги себя!

– Спасибо, Владимир Максимович…

– Ты меня что, уже в дальние престарелые родственники записала?