Феникс покачал головой, но потом, словно испугавшись, несколько раз кивнул утвердительно и продолжал целовать Юлины пальцы.

«А ты не жалей, — зло сказал голос. — Меня никто не жалеет. Чем ты их лучше?»

«Я думал, ты счастлива, — прошептал Феникс и, оставив Юлину руку, уткнулся лицом в покрывало. — Я думал, что, если… если я тебе вдруг понадоблюсь, ты меня сама позовешь…»

«А как тебя можно позвать? — насмешливо спросил голос. — Сначала ты писал свою «Медею». Потом получил виллу от Ливии и стал ее отрабатывать: со всеми сошелся, в любой дом заглядывал. Но не ко мне. Понадобился какой-то Юл Антоний, чтобы ты наконец вспомнил и заскочил».

«Зачем?! — воскликнул Феникс, вскакивая с колен. — Зачем ты всё это мне говоришь?! При чем тут Ливия и ее вилла?!.. Все эти три года я каждый день о тебе думал, всё время любил… только тебя!.. Но ты ведь сама сказала: я должен терпеть. А если вдруг что-то случится…»

Юлия приподнялась на постели. Феникс теперь видел ее, потому что смотрел на нее с болью и с нежностью.

«Так вот, говорю: случилось, — угрожающе произнесла Юлия. — Слышишь? Случилось!»

«Я не понимаю, чего ты от меня хочешь?! — в отчаянии воскликнул Феникс. — Ты скажи! Мы ведь договорились: если попросишь, я всё для тебя сделаю!»

Тут Юлия весело рассмеялась. Она встала с постели, обняла Феникса, прижалась к нему всем телом, поцеловала его — нет, не в губы, а в лоб и потом в оба глаза. И сказала одновременно ласково и насмешливо, как только она умела говорить:

«Как ты хорошо сказал: мы ведь договорились… Я? Я ничего от тебя не хочу. Я пришла к тебе, чтобы проверить, не забыл ли ты о… о нашем с тобой договоре… Увидела: помнишь… Спасибо. Я тебе этого не забуду».

Не подняв с ковра сброшенную верхнюю одежду, Юлия в одной серой тунике покинула спальню, прошла через атрий, с распущенными волосами вышла из дома и быстрым шагом направилась по аллее к выходу из усадьбы. Феникс сопровождал ее.

Перед воротами Юлия остановилась и, обернувшись к Фениксу, сказала просто и обыденно, на этот раз никаких противоречивых чувств на лице не изображая:

«Ты самый дорогой для меня человек. Сегодня, может быть, еще дороже мне стал… Но ты иногда заходи ко мне. Чтобы я тебя видела и вспоминала, что ты меня любишь и всё ради меня готов вытерпеть».

Перед тем как сесть в поджидавший ее экипаж, Юлия еще раз обняла Феникса, прижала к себе и поцеловала; на этот раз — в губы, осторожным, но долгим поцелуем.

— Я в это время как раз подходил к усадьбе и видел, как она его на прощание целовала, — грустно признался мне Эдий Вардий за нашим десертом в плющевой беседке. И озабоченно продолжал: — Я понял, что надо, так сказать, по горячим следам расспросить Феникса о том, что произошло у них с Юлией. Тем более что мой любимый друг, хотя и выглядел каким-то, прости за выражение, пришибленным, судя по другим приметам, не прочь со мной был поделиться.

Я выбрал беседку, в которой слуги не могли нас подслушать, и попросил Феникса пересказать всё, не опуская ни единой детали. Меня интересовали не только слова Юлии, но и каким тоном они произносились, какое выражение было у нее на лице, как, и опять-таки каким тоном, отвечал ей Феникс, и если молчал, то как молчал. Словно заправский судья я допрашивал своего друга. И он мне довольно охотно рассказывал. Однако в его изложении весь разговор проходил в кабинете и Юлия была все время в верхней одежде, волосы не распускала. И самые главные слова, которые были произнесены в спальне, Феникс от меня поначалу пытался утаить.

Но я слишком давно и слишком хорошо знал своего друга, чтобы не догадаться, что в некоторых деталях он скрытничает. И я тогда поднажал на него, обвинил в укрывательстве и вытащил из него Юлины слова: «А ты не жалей. Меня никто не жалеет». И даже его собственный отчаянный крик: «Чего ты от меня хочешь?!» — я из него выудил.

И когда под моим нажимом Феникс обо всем мне поведал, то вдруг разъярился и закричал:

«Я не мог! Даже если б она напрямую от меня потребовала! Я не мог это сделать на вилле, которую мне подарила Ливия! С ее невесткой! С законной супругой ее сына Тиберия, который так дружески со мной обходился!.. Это низко! Подло! Это совершенно для меня невозможно!»

«Ты это ей тоже сказал?» — тихо спросил я.

«Конечно же нет! Это я тебе говорю! Будь ты проклят со своими вопросами!» — кричал Феникс.

Я поспешил его успокоить:

«Ты правильно поступил, — сказал я. — У тебя не было другого выхода. Тем более на глазах у слуг, некоторые из которых, я подозреваю, за тобой шпионят… И, судя по настроению Юлии, она лишь искушала тебя, проверяла… Ведь сказала же она на прощание, что ты теперь ей стал дороже, чем раньше…»

«Ты тоже так думаешь? — перестав кричать, благодарно стал спрашивать меня Феникс. — Ты это почувствовал? Ты умница, всё понимаешь намного лучше и раньше, чем я».

Друга я успокоил. Но сам спокойствия не ощутил. Чем дальше я размышлял и оценивал ситуацию, тем больше у меня возникало подозрений, рождалось какое-то нехорошее предчувствие…

Предчувствие меня не обмануло.

Гней Эдий предложил мне покинуть беседку и погулять по аллеям, а он, дескать, во время этого моциона расскажет мне, что дальше случилось.

Разумеется, я согласился.

И вот что поведал мне Вардий:

IX. — Феникс рвался поскорее встретиться с Юлией. Но для этого ему был нужен Юл Антоний. А Юл вдруг заболел. Затем дней на десять куда-то исчез из Рима. Потом вернулся, но к Фениксу не наведывался, а когда тот приходил к его дому, привратник ему объявлял, что господин только что вышел и куда — не известно.

И вдруг какой-то человек, по виду вольноотпущенник, приходит к Фениксову городскому дому и сообщает привратнику, что Феникса срочно зовет к себе Юл Антоний, и тут же исчезает, хотя вышколенный привратник просит обождать, пока не доложат господину.

Феникс, получив этот вызов, естественно, тотчас устремляется к дому Юла Антония.

Прибегает на место. Дверь, что называется, нараспашку. В прихожей нет никого. В атрии тоже безлюдно. Журчит фонтан, и лишь из кухни время от времени доносятся какие-то хрипы и вскрики. Хрипы, похоже, мужские, а вскрики — вроде бы детские. Такое впечатление, что там кого-то секут.

Феникс идет на кухню. Заглядывает через порог. И видит:

На столе, на котором обычно разделывают мясо и режут овощи, лежит на животе его Госпожа, Юлия. Совсем обнаженная, голым телом на шершавой столешнице. А позади нее в задранной тунике и чуть ли не в походном плаще расположился Юл Антоний. И это он хрипит, а Юлия, когда он начинает хрипеть, мучается лицом, вздрагивает бедрами, дергается грудью и вскрикивает, или пищит, или ноет, точно ребенок…

Всё это Эдий Вардий произносил тихо и доверительно, а последние слова — вкрадчивым, каким-то чуть ли не сладеньким шепотком. Но вдруг лицо его исказилось будто от ужаса, глаза выпучились, что называется, полезли из орбит, и он свои пухлые ручки прижал к лицу словно испугался, что глаза у него и вправду выскочат.