Вместо ответа Феникс осторожно взял Юлину руку и стал ее целовать, медленно, палец за пальцем.

На первом поцелуе Юлия хихикнула. На втором тихо рассмеялась. После третьего погладила Феникса по голове, но руку отобрала.

В этот момент со двора стали доноситься крики раба, которого секли под руководством Юла Антония. И Феникс потом мне признался: «У меня было такое ощущение, что это меня за что-то секут…»

VIII. — Феникс мне об этом рассказывал у себя на вилле, — продолжал Вардий. — Мы расположились в беседке и ожидали, пока слуги приготовят нам трапезу, как вдруг на центральной аллее показалась одинокая женская фигура, которая брела от входа в усадьбу по направлению к дому. Увидев ее, Феникс тут же обмер и, как мне показалось, перестал дышать.

«Что с тобой?» — спросил я. Феникс не отвечал.

«Кто это?» — спросил я, теперь вглядываясь в приближавшуюся фигуру.

И снова в ответ молчание.

Женщина была одета как вольноотпущенница. Волосы ее были скрыты под серой накидкой. Широкие бедра слегка тяжелили походку.

Лишь когда она поравнялась с нашей беседкой, я узнал ее. Это была Юлия, дочь Августа.

Феникс вскочил, а Юлия, не глядя на Феникса, подняла на меня свои зеленые глаза… Позволь мне не описывать ее взгляда. Она, ни слова не произнеся, так на меня глянула, что я тут же поднялся и, объявив Фениксу, что, пожалуй, пойду поброжу по окрестностям, покинул беседку и направился к выходу из усадьбы. Никто меня, разумеется, не удерживал.

У ворот я увидел закрытый двухколесный экипаж, запряженный мулом. На козлах сидел кучер-эфиоп, а внутри экипажа — какая-то женщина, которую я не сумел разглядеть, но, думаю, то была Феба.

В отдалении, на повороте дороги, под дубом я разглядел еще один экипаж, запряженный двумя лошадьми. Но стоило мне направиться в его сторону, экипаж этот выехал на дорогу и покатил в сторону города. Как будто я его вспугнул…

А вот что происходило внутри усадьбы:

Юлия вошла в дом и стала по нему разгуливать: в каждое помещение заходила, внимательно разглядывала обстановку, трогала мебель, открывала и закрывала сундуки, присаживалась на стулья и некоторые из них передвигала с места на место; одним словом, вела себя так, будто явилась осматривать имение, которое собиралась купить, и при этом одна была в доме, не обращая ни малейшего внимания ни на следовавшего за ней Феникса, ни на слуг, которые, конечно же, высыпали из кухни и других помещений, чтобы поглазеть на странно переодетую посетительницу, которую они, разумеется, тут же узнали.

Разговор начался в кабинете. Юлия, усевшись за стол и вороша лежавшие на нем рукописи, задумчиво произнесла:

«Какие у тебя невоспитанные слуги. Им что, не объяснили, что когда к хозяину приходит женщина…» — Юлия не договорила. Но слуги — молоденькая рабыня и старый слуга-вольноотпущенник, проявлявшие особое любопытство, — слуги мгновенно исчезли, и больше никто их не видел, хотя не исключаю, что они могли быть поблизости и тайно подслушивать.

Юлия вновь принялась перебирать лежавшие на столе таблички.

И лишь тут Феникс впервые открыл рот и сказал:

«Если ты ищешь трагедию, то ее здесь нет… Она у меня хранится в особом месте».

Юлия нервным движением отодвинула от себя таблички, так что две из них не удержались на столе и упали на пол, хлопнула в ладоши и весело воскликнула:

«Ну, прямо-таки Цирцея! Виллу тебе подобрала замечательную! Точно тебе по вкусу!»

А потом повернулась лицом к Фениксу и тем же веселым тоном:

«Тебе — виллу, чтобы ты мог спокойно работать! А меня — замуж, за своего любимого сыночка! Мне тоже честь! Не тебе одному!»

Феникс молчал, не зная, что отвечать.

А Юлия сорвала с головы покрывало и продолжала весело восклицать:

«Я тоже старалась ей угодить! Как и ты. Друзей разогнала. Дома сидела. Туники и тоги шила. И с этим бирюком, из которого слова не выдавишь… Как теперь из тебя… Я этого медведя, который свои мысли и чувства даже от себя самого скрывает, я его так ласково и терпеливо обхаживала, что — представляешь?! — в конце концов от него забеременела. Вот какая я умница!.. Ну что ты на меня уставился, как будто три года не видел?!»

«Я… Неужели три года прошло?.. С тех пор как мы… как мы заключили с тобой договор…» — зашептал Феникс.

«Какой договор?! — воскликнула Юлия, вроде бы по-прежнему весело, но вдруг с уродливой гримасой на лице. — Умер ребеночек! Ты представляешь, какая досада для Ливии?! Какая трагедия для Тиберия! Он так бедный страдал, что уехал воевать в Иллирию… или в Далмацию… или в Паннонию… я всегда путала эти названия… Видно, не суждено. От этих ублюдков если что и родится, то долго не проживет. Боги не позволяют…»

Феникс вздрогнул и отпрянул назад. А Юлия вскочила со стула, выдернула из прически булавки, рассыпала рыжие волосы по плечам и, бросив булавки на пол, встряхивая головой, шагнула к Фениксу, почти вплотную к нему приблизилась и зашептала, уже без гримасы, чуть ли не восторженно:

«Вы не пугайтесь, бедные! Я от Агриппы этих детишек столько наплодила, что иногда путаюсь в них ногами. Гай, Луций, Постум — из любого можно сделать наследника! Да, Ливии досада, потому что ей они не родные. Ну, так кто мешает моему отцу усыновить Тиберия? Представляешь, как здорово будет?! Я, как какая-нибудь Клеопатра, стану женой собственного брата! А он себе в любовницы возьмет Випсанию Агриппину!»

Юлия оттолкнула Феникса в сторону и из кабинета решительно направилась в спальню.

И там, в спальне, сев на постель, то оглаживая покрывало, то тыкая в него кулаком, будто проверяя мягкость ложа, зло и обиженно заговорила:

«Представляешь, он ведь сохнет по своей Випсании, по своей прежней жене. Дочь бывшего ростовщика ему намного милее, чем какая-то Юлия, дочь какого-то Августа! Славная была парочка — медведь и медведица. Зачем разлучили несчастных зверей?»

Юлия сбросила с себя серую палу и, оставшись в одной тунике, откинулась на ложе.

«У Агриппы на меня тоже не хватало времени, — говорила Юлия. — Но он его как-то выкраивал. И иногда трахал меня. (Юлия именно это грубое слово употребила.) Да, по-животному. Ну и что?! Меня ведь уже давно в животное превратили… А этот медведь-чистоплюй смотрит на меня, как ты сейчас на меня смотришь!.. Но ты хоть смотришь. А его я теперь вовсе не вижу! Сначала он переживал гибель своего ребеночка, Ливиного долгожданного внучонка! Потом бросился бить германцев, мстя за погибшего братца!.. Ты понимаешь, о чем я?»

Феникс опустился на колени, как и в прошлый раз, взял Юлину руку и принялся целовать; вернее, лишь дотрагивался губами — сначала до тыльной стороны ладони, затем до каждого пальца. Лица Юлии он не видел. И только слышал ее голос.

«Какие опять нежности… Тебе меня жалко?» — удивленно спросил голос.