За дверью послышался громкий разочарованный вздох иудаляющиеся шаги. Итак, Людочка стояла в своей прихожей и подслушивала.Наверняка обдумывала, как взять свои слова обратно. А теперь поняла, что этовряд ли удастся.

– Другие люди? – насторожился «колоритныйперсонаж». – Кто такие?

– Муж с женой, – охотно сообщила МарьяНиколаевна. – Лопухины. В 98-м аккурат и разошлись: она от него ушла, авсе, что вместе нажили, ему оставила.

– Ах, какая женщина! – пробормотал Костямечтательно. – Мне б такую!

– А тут дефолт устроили. Помните, сколько народу тогдаразорилось… Наши сыновья тоже потом на пустом месте начинали, всеснова-здорово, так и не очухались. Ну и этот Лопухин очень сильно переживал.Угодил с инфарктом в больницу, да и не вышел оттуда. Я тогда дивилась: ну что жтак убиваться-то? А может быть, его еще и ограбили? Ведь все аккурат в августеи грянуло! Одной рукой его этот Крендель обобрал, другой – Ельцин с Чужанинымда с Чупа-чупсом. Главное дело, что за напасть на Нижегородчину?! Чужанин – нашбывший губернатор, Чупа-чупс тоже отсюда на верхи выполз, да сюда же ивернулся, дожирать то, что еще не пожрал! Вот червяк на ножках, а?!

Алена нетерпеливо покачала головой. Если бабульки заведутсянасчет неправедных властей – это пиши пропало. Что характерно, Алена готовабыла согласиться с Марьей Николаевной по всем позициям. Она тоже усматриваланекий жутковатый знак судьбы в том, что виновники обрушившегося в 1998 году наРоссию кризиса оба явились из Нижнего. Этакие «Минин и Пожарский» – только сознаком минус. Нет, с десятью минусами! У Алены, как и у многих, был к господамЧужанину и Чупа-чупсу свой личный счет. Вернее, его полная и окончательнаяликвидация. Супруги Ярушкины после того рокового августа перестали быть людьмипреуспевающими! Но, по легкости и легкомыслию своей натуры, Алена не любилаоглядываться на прошлое – тем паче на грустное прошлое. Она вообще предпочиталане вспоминать и не размышлять о печальном, а потому хотела закончить этотразговор как можно скорее.

И тут в кармане Светиной куртки запел мобильник. Звонил измашины шофер Пак. Поступил вызов: мужчина бросился с балкона, видимо, попыткасуицида, реанимация с доктором Денисовым на другом вызове, надо срочно ехатьлинейной бригаде.

Кое-как простились с Марьей Николаевной и оперативником,побежали вниз. Уже забираясь в салон, Алена вспомнила, что так и непознакомилась с «колоритным персонажем», не знает, где его теперь искать.

Ну, стало быть, судьба такая. Вернее, не судьба!

Не раз подмечала, что люди из народа порою бываютпроницательней нас, так называемой интеллигенции. А уж образности и точности ихвыражений можно только дивиться. У моего покойного отца служил некоторое времялакеем малый по имени Николай. По выучке это был слуга старого закала,перебывавший во многих семьях, а по повадкам… Он был маленького роста, имелпушистые усы, не особенно казист с виду, что не мешало ему пользоватьсяголовокружительным успехом у всех горничных, портних, белошвеек, нянек и т.п.из близлежащих домов. У него имелась гитара, украшенная бантом, и иногда онмеланхолически перебирал струны. Нас-то, господ, он стеснялся, однако для«барышень» своих частенько пел, и это делало их необычайно мягкими иподатливыми. Николай считался среди всех лакеев нашего дома записным сердцеедоми, само собой разумеется, знатоком женщин. Я была еще девочкой в ту пору, ноочень хорошо помню, что с прислугой Николай любил высказаться насчет слабости«дамского нутра».

Неудивительно, что я, дочь судебного следователя,воспитываемая им, вместо так и не родившегося сына, совершенно в спартанскойобстановке, всегда хотела быть только работником юстиции. Отец мой менянепоколебимо поддерживал. Хоть встречала я немало скептиков, да и поступление вуниверситет далось мне нелегко из-за массы расхожих предрассудков, однакоименно Николай навеки поселил во мне глубинную, потаенную, тщательно скрываемуюнеуверенность в своих силах. Всего лишь два или три раза мне пришлось слышать вдетстве эти на редкость циничные и пренебрежительные слова по поводу женского«нутра» и его слабости, однако рассуждения сии навеки запали в мою память.Николай выражался не просто в том смысле, что курица не птица, прапорщик – неофицер, а баба – вовсе даже не человек. Николай проповедовал – серьезно иубежденно! – что господь бог нарочно наложил на женский ум (разумеется,более слабый и несовершенный, нежели ум мужской!) некий запрет, нарушатькоторый не только грешно, но и опасно. Да и слабость «дамского нутра» содеянаТворцом в целях сбережения рода человеческого – дабы женщины, жены, матери неоскоромились вседозволенностью, которой неустанно искушает их враг родачеловеческого.

Ну и разное прочее в этом же роде проповедовал многоумныйНиколай, однако слова о слабости «дамского нутра» я всегда трактовалабуквально. Что и говорить, я посматривала свысока на многих своих сестер пополу. К примеру, ни одну из моих подруг по гимназии или кузин невозможновообразить в анатомическом театре в качестве досужей посетительницы изрительницы. Я же всегда гордилась крепостью своих нервов. Однако крепки ониоказались лишь до поры до времени, выяснилось, что жизнь еще не подвергала меняпо-настоящему серьезному испытанию. То, что привелось мне увидеть в тамбуре пятоговагона пассажирско-товарного поезда, поразило меня настолько, что потребовалосьвсе мое мужество и все молитвы, которые только могла в это мгновение вспомнить,я обратила к господу нашему, дабы не попустил моего вселенского позора передехидным и зловредным Смольниковым, дал силы и стойкость перенести этоиспытание.

Господь отозвался на мои молитвы, избавил меня как отобморока, так и помог справиться с позывами неукротимой рвоты, вдругохватившими меня. Однако прошло немалое время, пока я хотя бы немного свыкласьс отвратительными картинами, то и дело всплывающими в памяти. Вот только теперьсмогла буквально за шкирку подтащить себя к письменному столу и взяться задневник, который я обещала покойному отцу вести чуть не ежедневно.

Тем паче что за два пропущенных дня произошло немалособытий.

Происшествие первое – стала известна личность женщины, чьетело было найдено в сундуке на волжской отмели.