Хватит разлеживаться! Надо подниматься – и бежать! Дальше! Быстрее!

Я стиснул правый кулак, замотал головой. Черт возьми! Даже не понять, где кончаются мои собственные мысли и начинается беспричинный страх, навязанный ею!

Прочь! Прочь отсюда!

Боль в руке стала тупой, потом затаилась, но я чувствовал, что это ровно до тех пор, пока не шевельнешь рукой. А стоит двинуть или, еще хуже, случайно задеть ей за что-то…

Не опираясь на левую руку, я осторожно привстал на колени. Поднялся на ноги, стараясь не тревожить ни руку, ни плечо. Пошел, побежал дальше. Все еще задыхаясь после сумасшедшего спурта, жадно глотая воздух пересохшим ртом, но не останавливаясь.

Прочь, прочь, прочь!

Забыть это место как страшный сон. Навсегда. Никогда больше даже близко не соваться.

Вон и крайний дом деревеньки… Господи! Почти четыре версты пробежал – и даже не помню как… Чертова сука!

Я добрел до стены. Когда-то этот дом был зеленый, сейчас грязно-серый. Бревна покрылись плесенью. Доски, которыми заколотили окна, превратились в труху. А на углу избы срезы бревен подгнили и разлетелись. Такие щербатые, будто их зайцы грызли. На краю крыши не хватает двух железных листов. Давно ветер сорвал и унес куда-то…

Я шел дальше. Остальные дома не лучше. Те же покосившиеся заборы, такие же грязно-бесцветные стены…

Все вот-вот рухнет, источенное гнилью, дождями и временем.

Лишь в центре деревни стоял крепкий дом из хорошего кирпича. Крыша, конечно, и здесь прохудилась, но спасало наличие второго этажа. Его пол – запасным потолком. Здесь-то, в дальней комнате, я и коротал последние три дня. Ночью ходил к усадьбе, а днем спал здесь.

Сейчас я хотел есть, хотел согреться, хотел повалиться на спальный мешок и закрыть глаза, но еще больше я хотел убраться отсюда.

Я обошел крыльцо, свернул за угол. В огород. К терпеливо ждущему меня темно-серому уазику. Забрался внутрь и трясущейся рукой повернул ключ зажигания.

От толчков левая рука снова разболелась, но не сейчас, милая. Не сейчас!

Стискивая зубы от боли, я кое-как захлопнул дверцу правой рукой, переставил передачу и тронул «козлика» вперед. Через огород, прямо по рухнувшему старенькому забору и дальше – на главную улицу. По давно растрескавшемуся асфальту, развалившемуся на куски. Мимо брошенных домов. Прочь!

* * *

Бетонка от деревни до шоссе казалась еще старше самой деревни. Плиты повело вверх-вниз и из стороны в сторону. На каждом стыке мой «козленок» то ухал вниз, то бился в выступающий край плиты.

Но я не сбрасывал скорость, гнал вперед как можно быстрее. Только бы выбраться отсюда! Только бы выбраться!

Прочь, прочь, прочь!..

Из этой гниющей деревни, из этого безлюдья, из этой тишины… Прочь из мертвого и холодного царства этой чертовой суки!

Уже недалеко осталось по этой бетонке, вон и мостик через ручей. За ним щебенка, а через полверсты и нормальная дорога, а там и до трассы рукой подать…

Я уже въезжал на мостик, когда вспомнил, что опора под крайней плитой шатается. Когда я ехал сюда, под колесами плиту накренило, «козлика» дернуло вбок, но это был уже конец мостика и по инерции я все-таки выкатил на твердую землю. Теперь же, в обратную сторону… Под колесами стукнула плита, накренившись на просевшую опору, «козленок» подпрыгнул и дернулся к краю плиты. Теперь инерция несла его с моста прямо в середину ручья.

Руль вырвало из руки. Я вцепился в него обеими, рванул, выравнивая машину, – и левую руку пробило болью. Да такой, что в глазах отдалось вспышкой…

Не помню, как проехал мостик. Каким-то чудом удержался, не слетел в глубокий ручей. Помню лишь, что выл от боли, а на том конце моста все-таки вылетел с дороги и передние колеса ухнули в придорожную канаву.

Машина встала, а я, все еще воя от боли, дотянулся до аптечки. Зубами сорвал хрустящую упаковку шприца, стянул пластиковую шапочку с иглы и вколол в левую руку – прямо через плащ. Откинулся на кресло, стискивая зубы…

Секунды через три что-то стало меняться. Боль медленно, но отступала.

И в голове тоже чуть прояснилось…

Господи, да что же это со мной! Куда я несусь как угорелый по этой раздолбанной дороге?! До дома чертовой суки уже верст семь, если не больше. Здесь она меня не достанет. Да даже в той деревне я уже был вне досягаемости! Еще там должен был вколоть обезболивающее и нормально поехать. Медленно, осторожно, удерживая руль обеими руками.

Но даже здесь, в шести с лишним верстах, мне до одури хотелось забыть про осторожность и бежать дальше. Как можно быстрее!

Прочь! Это плохое место!

С-сука… Здорово она меня! А ведь она даже не в полную силу била. Собственно говоря, она вообще не била. Это был не удар на поражение, нет. Так, раздраженный шлепок, чтобы гулял в другом месте и не путался под ногами. Она приняла меня за какую-то птичку-зверушку, не посчитала опасным…

А если бы посчитала?

Я вспомнил черные глаза кавказца, когда он хотел посмотреть на алтарь и никак не мог. Его зрачки раз за разом отбрасывало прочь. А ведь ее тогда даже рядом не было…

Боль в руке стала далекой и тупой. Я медленно поднял руку, стал осторожно стягивать кожаный рукав к локтю.

Как она сказала, эта чертова сука? Четыре дня? Через столько мальчишки должны быть румяными и откормленными, как поросята перед званым обедом?.. Я прикрыл глаза, вспоминая, каким был месяц этой ночью. Меньше половины, но больше четверти. Ну да, где-то четыре седьмых половинки и есть… Четыре дня – это, выходит, до новолуния. А потом на заднем дворе дома прибавится еще пара холмиков.

Ну и запястье… Без слез не взглянешь. А ведь это мое запястье!

Жесткая кожа плаща спасла, крови почти не было. Лишь четыре небольшие ранки с запекшейся кровью, две сверху и две на внутренней стороне руки. Зато все вокруг… Подкожные кровоподтеки и сплошной сизо-багровый синяк, уже распухший. Не рука, а верхняя конечность трупа, неделю плававшего в вонючей городской речушке.

Ноет ужасно, но это пройдет. Заживет. Мало ли у меня всяких разных отметин на теле? Бывало и хуже. И эту переживем, не страшно. Что такое шрамы на коже? Куда хуже другие. Те, что внутри… У меня уже немаленькая коллекция. И знаю, скоро к ним добавится еще парочка.

Я опустил рукав, завел мотор и стал потихоньку подавать назад, выбираясь из кювета на дорогу.

Мальчишки… Я знаю, что с ними будет. Все знаю, но ничего не могу сделать. Ни черта не могу сделать, будь оно все проклято! Потому что есть вещи, с которыми мы бороться не в силах.

Я даже пытаться не буду.

Верно?

Через полчаса я выбрался на шоссе.