изображали принцесс. Справедливости ради надо сказать, что ни одного платья бабушкиного мы не испортили, хоть и играли много лет.

Когда наконец-то приходили в гости, восторг был неописуемый. Мы помогали гостям раздеваться и уносили их пальто на кровать, так как вешалка не выдерживала. Приносили и расставляли приборы, носили на стол готовые блюда и уносили грязные тарелки, мыли их.

Алкоголя на столе не было. Как-то ни они, ни их друзья не пили, хотя в буфете годами могла стоять какая-нибудь бутылка вина или коньяка. Для гостей из буфета появлялся на свет парадный чайный сервиз и мои любимые десертные маленькие тарелочки с тюльпанчиками.

После чая и десерта стол очищался, и тогда начиналась игра в карты. Игра в «дурачка» почти детская, но им шло, играли иногда допоздна. Так как диван, на котором сидели гости, был нашей кроватью, то часто наше засыпание оказывалось знаком к тому, что пора закругляться. Уход гостей едва ли обозначался в сонливом мозгу. Зато наутро завтрак из остатков ужина был пиром.

Еще одним регулярным занятием у бабушки были прогулки. Для них было два популярных места. Одно — стадион в старой части Космоса, возле аттракциона «лодочки», на которых мы катались. Второе — новый парк, лысоватый и жаркий днем, в котором из деревьев были только тоненькие саженцы. Он был в сердце новостроящегося района — несколько кварталов от дома. Мы часто ходили с бабушкой на эти прогулки — мы бегом, она пешком. Даже когда она ослепла, все равно продолжала ходить на прогулки, так как знала каждый камешек. Но всё же ей нужен был провожатый, и тогда соседи или я, когда приезжала, ходили с ней. Когда никого не было, она ходила возле дома, держась одной рукой за стену и высоко поднимая ноги.

Но вернусь к безоблачному детству. Летом и в хорошую погоду прогулки превращались в приключения. Было пару мест, куда можно было пойти с удовольствием и только с бабушкой, мама на такие жертвы не шла. Достаточно близко к бабушкиному дому был насажен лесок, где всегда прохладно. Туда можно было дойти пешком, с сумкой с подстилкой и бутербродами, но там не было воды.

У воды самое замечательное место — Грибной канал. Туда попасть было значительно сложнее. Сначала на каком-то редком автобусе до трассы. Там асфальтированная дорога заканчивалась, и через лесок надо было идти по немощеной и размытой дороге с лужами, как маленькие моря. Бабушка бесстрашно переходила их вброд, а мы начинали купание с грязи. Самые стойкие, то есть мы, добирались до пляжа с песочком и леском вокруг.

У бабушки для подобных походов были специальные добротно сделанные чехословацкие туфли. Они от воды не разваливались, всплывали, как утки, на поверхность, за что мы их окрестили «водоплавающими».

Наградой за преодоление всех препятствий был блаженный день на пляже. Любящие глаза смотрели, как мы кувыркались в воде. А мы выбегали из воды в объятия с полотенцем, и синие губы розовели от тепла.

Вкуснейшим угощением после купания был холодный квас из термоса в сочетании с бутербродом с вареной колбасой. Рассказывали, что вареную колбасу делают из туалетной бумаги, мясных отходов и соли, тем не менее, эта колбаса была любимой едой и универсальным вожделенным перекусом. Бутерброды, сделанные бабушкиными руками, вообще были невероятные.

Моя бабушка Катя умела всё или казалось, что всё. В список «всё» попадало шитьё — оно было женской суперсилой. Бабушка была человеком старого образца, который умел выживать и приспосабливаться при любых обстоятельствах, не теряя достоинства.

Во времена ее молодости одежду в основном шили, было очень сложно купить готовое, и практически всё делалось своими руками. Она шила одежду своим дочерям и себе. Для дедушки рубашки и брюки покупались в детском мире — он был очень худой и долго болел. В шкафу лежали отрезы ткани на постельное белье, на ночные рубашки, на платья.

Со временем жестокая необходимость шить своими руками отпала, но отрезы остались. У бабушки была самая скромная ручная швейная машинка. Наша «Веритас» была космическим кораблем по сравнению с ней. Однако именно эта машинка помогла мне научиться шить вместе с наставницей — бабушкой. Моя любовь к нарядам для кукол и нужда в собственных обновках привели меня к необходимости научиться шить сначала руками, потом на швейной машинке.

Начну с куклы. В советской стране не было большого разнообразия кукол. Практически у всех девочек куклы были те же, размером сантиметров двадцать, бледное подобие Барби с безволосой короткой стрижкой на пластмассовой головке. Чтобы наряжать и переодевать, удобно было бы иметь гнущиеся конечности, но руки-ноги не гнулись.

Мою куклу звали Лена, и она была роскошно одета. Меня поразило, что обрезки искусственного меха можно очень легко сшивать вместе и пушистый ворс прятал швы. У моей Лены была длинная роскошная шуба из искусственного меха, украшенная брошью из сломанной сережки, сверкающей как бриллиант. Были пальто и куртки, пижама и ночные рубашки. Платьев у нее было не счесть, все кутюр — среди них и очень нарядные бальные, и более обыденные. Моей фантазии было где разгуляться.

Для нарядов нужны были обрезки от шитья, а шили немного. Обменивалась с подружками, как-то у нас постоянно появлялись эти обрезки.

Я честно завидовала гардеробу своей Лены.

Любовь к прекрасному однажды меня подвела. Я влюбилась в изумительной красоты старое мамино платье шестидесятых годов, которая бабушка когда-то для нее сшила. Оно лежала свернутое рядом со швейной машинкой, видно, бабушка собиралась его перешивать. Темно-синий шелк с желтыми узорами, как звезды на ночном небе Ван Гога.

Я этим платьем бредила. Моей Лене нужно было точно такое же платье из ночного неба. Мне показалось, что если я потихоньку отрежу небольшой кусочек с подола, то будет почти незаметно. Когда у бабушки были гости, я вытащила вожделенное платье и в кладовке обрезала клочок с подола. Платье оказалось испорчено, клочок был выхвачен на передней панели, а платье уже было короткое. Блузы из него не сделаешь. Из того кусочка, что я отрезала, тоже не получалось сделать платья, и шелк рассыпался под руками.

Моя ангельская бабушка не стала меня ругать, наказывать или гнобить. Платье перешить было нельзя, и надо было смириться с потерей. Но она, видимо, поняла мою мотивацию и простила. Я ей и сейчас за это благодарна.

В школе у нас были бестолковые уроки труда, на которых было сложно чему-то научиться. Там теоретически учили шить и готовить. А я постигала азы шитья с бабушкой — только с