* * *

Синьор Буонарроти еще некоторое время постоял посреди улицы, разглядывая собственную тень, потом устроил нагоняй ученикам и подмастерьям. Приказал чисто вымести мостовую перед мастерской, навести порядок внутри, но самое главное, отправить посыльного на старый рынок и закупить целую телегу просмоленной соломы, чтобы основательно окурить помещение, где весь день толкался разнообразный люд.

Против обыкновения он не остался ночевать в мастерской, а поднялся в комнаты. Ему не спалось — подушки пропахли пылью, а пыльный балдахин угрожал навалиться сверху всей тяжестью. В конце концов, он оставил попытки приманить сон, набросил плащ и через чердак выбрался на крышу.

Здесь его встретили абсолютный холод и отсутствие света, как в последнем ледяном кругу Дантова ада. Тучи снова накрыли город плотной массой, даже погребальных костров у лазарета сегодня не разложили, кое-где мелькали тусклые пятна света, Микеланджело вглядывался в них и пытался угадать: люди или демоны разожгли этот огонь? Предрассветный час легко туманит рассудок, но его разум остался таким же острым, как его резец. Он отказывался поверить, что там, внизу среди мрака и каменных стен, нагишом разгуливает душитель с торсом античного бога. Смерть — частая гостья в любом большом городе люди гибнут по неосторожности, из-за несчастных случаев, происходят убийства, большинство из которых объясняются корыстью, дурными нравами и глупостью. Что подмастерья проболтаются насчет спрятанного Вакха, он не боялся — закон всецело на его стороне, он уберег от порчи переданное на хранение имущество, только и всего. Никакого официального решения об изъятии или уничтожении античной статуи не существовало, а простецы — всего лишь неразумные люди, которым свойственно заблуждаться. Скульптор зевнул и хотел идти спать, но задержался — на прощание ночь осыпала город хрупким первым снегом. Большая редкость во Флоренции!

Одна снежинка отбилась от остальных и прилипла к его бороде, у самой губы, он слизнул ледяной кристалл языком. Непривычное ощущение вызвало острый приступ тревоги — снег перемешивался с рассветом в серую круговерть, где-то неподалеку горестно заскрипела колесная ось. Микеланджело живо представил, как понурая лошаденка тащит за собой черную телегу, полную чумных тел. Колченогий возница сутулится на козлах, прикрывает лицо носатой маской, и молит Господа, чтобы его миновала хвороба. Чиновники из Синьории часто нанимают в карантинные бригады разнообразных уродцев: горбунов, рыжих, косых, кривошеих и шестипалых. Солидные господа из гильдий не меньше простолюдинов верят, что Господь по доброте своей щадит убогих, потому они неуязвимы для мора. Глупое суеверие!

Телега остановилась у двери мастерской, сердце скульптора заколотилось с утроенной скоростью, а ноздри втянули порцию морозного воздуха, пытаясь учуять в нем запах смерти. Возница — синьор без видимых телесных дефектов — принялся орать во всю глотку — выяснять, как разыскать дом синьора Буонарроти, которому он доставил груз просмоленной соломы.

Сердце стукнуло раз-другой, замерло и застучало в обычном ритме. Солома, всего лишь солома. Снег подтаивал, ветер разносил над крышами запах дыма и подгоревшего хлеба, город начал ворочаться и просыпаться. Пришлось спускаться вниз, на пару с возницей они выгрузили несколько тюков соломы и свалили прямо посреди мастерской, на их место запихнули невразумительную конструкцию, которую скульптор тщательно обмотал пустыми мешками, обложил соломой, для надежности прикрыл сверху вощеной парусиной. Затем скоренько черкнул записку к «Любезному другу Филиппе», в которой наставлял, как аккуратно извлечь статую, и просил известить о ее возвращении в целости и сохранности поверенного, синьора Таталью. Отдал записку подмастерью, усадил паренька на козлы рядом с возницей, наказал вручить синьору де Розелли в собственные руки, тот молча кивнул — мол, сделаю! — и приказал кучеру стегнуть квелую лошаденку.

Еще было слышно, как телега скрипит по мостовой, а скульптор уже соскользнул в бездны глубокого, тяжелого сна.

* * *

Пробудившись к полудню, синьор Буонарроти не стал терять времени на еду: выбрал в сундуке не слишком потрепанное платье — к изыскам моды он был равнодушен, — крепкие башмаки и отправился на виллу Розелли. Хотя подмастерье и уверял, что отлично довез статую и вместе с возницей устроил в винном погребе под бдительным надзором самого синьора де Розелли, ждать дольше у него не было сил! Всю ночь долото Господа колотило его по макушке, как мраморного истукана, сон не принес ему ни бодрости, ни покоя. На улице стало только гаже: циничное солнце Тосканы освещало все без утайки — помои в сточных канавах; горы мусора, угнездившиеся рядом с фонтанами; пятна да заплаты на платье; морщины на угрюмых физиономиях флорентийцев.

Чтобы избавиться от этого кошмара, он окликнул носильщиков, забрался в палантин и плотно задернул шторки. Раскачиваясь как корабль в бурном море, носилки поплыли по городским улицам.

Легкая дымка окутывала виллу Розелли, и почему-то заставила Микеланджело вспомнить о саване. Он бегом бросился к черному ходу — хочешь узнать, что происходит на самом деле, спроси прислугу. Прямо в дверях он налетел на служанку, утиравшую красные глаза уголком передника, схватил ее за плечи и вместо вопроса сильно встряхнул:

— Хозяин, синьор Филиппе, — залепетала девушка. — Расшиб голову.

— Что?!?

— Помер он!

Оттолкнув безмозглую дуреху, Микеланджело помчался в комнаты и остановился в дверях библиотеки. Там внутри, у большого стола стояла синьора Косма, успевшая прикрыть голову черным кружевом, а рядом с нею укладывал в сундучок докторский инструментарий сухопарый старикашка, похожий на гигантского жука с ободранными безжалостной детской ручонкой крыльями. Старикашка звался доктор Паскуале, больше полувека назад, конфратерний[16], к которому издавна было приписано семейство де Розелли, нанял его пользовать братьев-мирян от всяких недугов. Эскулап неодобрительно посмотрел на скульптора поверх очков с толстыми линзами.

— Синьор Буонарроти? Неужели вы примчались сюда, имея намерение устроить аутопсию несчастного молодого человека, расчленить его как мясник бычью тушу? Я наслышан, среди артистов такие вещи в обычае — убивать живых или уродовать мертвецов ради совершенства своих собственных каменных идолов, — он решительно сдвинул очки вверх по переносице. — Знайте, де Розелли — почтенная, богобоязненная семья, они не торгуют мертвечиной! Сейчас прибудет их поверенный…

— Святая Дева! Как подобное может прийти в голову? Я прибыл с предложением снять посмертную маску с несчастного Филиппе, пока лицо хранит свежесть! Вот и все.