– Почему ты спас меня? – спросила Блэр. – Ты ведь инквизитор.

Я хмыкнул и бросил легкий насмешливый взгляд в ее сторону.

– Я больше не священник. И не инквизитор. И не служитель Бога.

Малком, угрожающе сжимая кулаки, сделал шаг в мою сторону.

– С чего ты взял, что мы тебе поверим?

– Можете не верить. – Я пожал плечами. Неожиданно мне стало все равно. Пусть делают со мной что хотят. Убивают, пытают, отдают обратно Рафаэлю. Мне было абсолютно все равно.

Блэр задумалась, хмуря брови. Я заметил, что она уже сменила рваную одежду из подземелья на обычное одеяние. Легкое, темного цвета платье в пол с квадратным вырезом на груди.

– Ты говорил что-то про Надию, – вспомнила вдруг она. – Откуда ты знаешь ее?

Я опустил глаза. У меня не было сил встретиться с их взглядами и сообщить, что я являлся причиной ее смерти. Ведь Надия явно что-то значила для них. Как и отец.

Малком наблюдал за мной и сразу же понял причину. Он не сомневался ни на секунду, думаю, я бы тоже не сомневался. Тогда я не умел врать. Мне говорили, что вранье – страшный грех.

Он сделал несколько шагов ко мне и, схватив за горло своей ручищей, впечатал в стену. Я попытался освободиться, но понимал, что в любом случае проиграю эту битву. Он был вдвое сильнее меня, а меч они забрали. Должно быть, боялись, что я зарежу их, как свиней.

– Малком! Прекрати! Хватит!

Голос Блэр был моим спасением. Она бросилась на брата, оттаскивая его от меня, давая мне шанс глотнуть воздуха. Я закашлялся, схватившись за шею.

– Он убил ее! – крикнул Малком из-за спины Блэр, указывая на меня.

– И что? – Она даже не обернулась в мою сторону, глядя только на брата. В ту секунду я готов был пойти на любые уступки, лишь бы спастись от гнева Малкома. – Мы оба знаем, как работает инквизиция. У него не было выбора.

– Выбор есть всегда! – прорычал Малком и отвернулся.

Я почувствовал легкие прикосновения призрака. Она пришла, пришла! Сердце мое возликовало! Надия пришла спасти меня. Я поднялся, чтобы поприветствовать ее. Но неожиданно, пролетев мимо меня, она опустилась рядом с Малкомом и положила ладони на его лицо. Так же, как она делала это мне. Успокаивая, незримо оберегая, забирая боль. Я почувствовал укол ревности в груди. Почему она проявляет к нему доброту? Ведь Малком только что чуть не убил меня! Я был в ярости, гримаса недовольства исказила мое лицо.

«Не суди его, Адам. Всем нам есть в чем покаяться».

Она посмотрела на меня своими темными глазами, и мне все стало понятно. Каким бы потерянным человеком я ни был, во мне все еще оставалась та часть, способная распознать любовь. Не нужно было спрашивать, чтобы понять, что Малком любил Надию. И, возможно, она любила его тоже. Я не хотел знать.

– А вы любили Надию?

Малком вышел, хлопнув дверью, оставляя нас с Блэр наедине. Я молчал, не зная, что еще можно сказать. Ведьма смотрела в окно, сквозь которое было видно, как брат уходит в лес по узкой тропинке.

– Он никогда не сможет простить тебе этого, – сказала вдруг она.

– Простить можно все.

Блэр покачала головой. Я приблизился к ней и, вглядевшись в ее зеленые глаза, попытался найти там отголосок Надии. Но ее глаза были совсем другими. Не нежными темными омутами Надии, в которых я видел любовь к себе.

– А ты… Ты сможешь простить меня? – неуверенно спросил я.

Блэр едва заметно улыбнулась. От улыбки ее лицо преобразилось, и сразу стали заметны ямочки на щеках.

– Ты можешь остаться с нами, если хочешь, – сказала она, блеснув зеленью глаз.

Не дожидаясь ответа, Блэр покинула комнату с тихим шелестом платья. Я остался один на один со своими мыслями в новом доме. Да, я наконец-то обрел его.

* * *

Жизнь в доме отшельника текла своим чередом, в ней редко что-либо менялось. Я понемногу узнавал людей, живущих со мной под одной крышей.

Малком предпочитал не замечать меня, ну, или относиться ко мне со всевозможной холодностью. Он не решался убить меня только из-за Блэр. На нем в доме лежали все хозяйственные работы: он топил дом, колол дрова, носил воду с ручья, готовил еду. Все эти, казалось, повседневные хлопоты здорово увлекали и не оставляли ни минуты свободного времени. Я помогал ему. Старался помочь, когда он не прогонял меня. Если же такое случалось, мне оставалось только бродить по лесу.

Лес был каким-то отдельным миром. Ни церковь, ни город, ни запыленные улицы не были похожи на него. В лесу пели птицы, шелестели листвой деревья, цвела дикая сирень. Все казалось мне новым и прекрасным, отчего по вечерам не хотелось возвращаться к свету фонаря на крыльце дома. Но каждый раз я возвращался.

Простые вещи, вроде собирания ягод или выращивания картошки, были чужды мне. Я никогда таким не занимался и не знал как. Блэр смеялась над моими глупыми попытками попасть топором по стройному полену в то время, как Малком только печально качал головой. Я же недоумевал, отчего мне так легко давалось опускать меч на головы врагов, но не на деревянные поленья. В чем разница? Подобные мысли я предпочитал держать при себе.

Потом я узнал, что в доме есть еще один обитатель. Девочка двенадцати лет со светлыми длинными волосами. Ирис, так ее звали. Я сразу отметил, что это имя, данное в честь тонкого растения с фиолетовыми цветами, очень ей подходит. Она была такой же хрупкой и привередливой. Мне тяжело было судить, но из всего, что я слышал, выходило, что Ирис больна. Она редко вставала с кровати, не говоря уже о том, чтобы выходить из своей комнаты. Наше общение ограничивалось небольшими приветствиями или ее просьбами принести воды. Она не знала, кем я был и что делал. Просто еще одна потерянная душа, прибившаяся к их дому. Я же не горел желанием узнавать ее, ведь никогда не любил детей. Но что-то в ее взгляде побуждало меня каждый раз выполнять ее просьбы и помогать ей. Темные глаза напоминали о ком-то очень дорогом, но я не мог понять этого тогда.

Надия больше не являлась ни мне, ни Малкому, и я решил, что мне стоит жить своей жизнью. Я не мог до конца века выполнять только ее волю. В конце концов, она уже мертва. В отличие от Блэр.

Блэр была ведьмой. Насколько мне было известно, не врожденной. Странно, раньше я никогда не подумал бы, что с этой силой можно родиться. Мне казалось, что ты должен отдать душу дьяволу ради магии. Но оказывается, все не так просто. Ты не просто заключал сделку с дьяволом, ты получал эту силу ценой силы другого. Убийство ведьмы – большой грех. А если убийцей является ее «сестра», и того хуже. Блэр никогда не говорила, почему она убила ведьму и завладела чужой силой. Ей было всего семнадцать. Она, как и я, только начинала жить, но почему-то знала куда больше меня. С каждым днем мне все больше нравилось проводить с ней время. Мы разговаривали, она рассказывала о ее семье, избегая тему переселения в этот дом. Зато ей очень нравилось говорить о моем отце. Она любила его, словно тот был ее собственным. Что ж, наверное, он был.