– Деньги.

– Сегодня нету, но я Кате уже дал команду. Дня через два-три получишь. А пока вертись на собственных накоплениях.

– Там тех накоплений...

– Не ворчи, Валя. Через три дня восполнишь свой тайничок, сундучок, чулок или где ты их прячешь!

Такой вот разговор состоялся у Епихина с начальством и, как всегда, оставил чувство тягостное и даже с ноткой оскорбленности. Это надо признать – Епихин частенько чувствовал себя оскорбленным и далеко не всегда для этого был повод. Он мог обидеться на машину, которая обрызгала его водой из лужи, на кошку, которая некстати дорогу перебежала, обижался он и на красивую девушку Жанну, хотя ей свои обиды не высказывал, в себе носил, пока они не рассасывались, как может рассосаться доброкачественная опухоль.

Все было, как обычно, – Фатима смуглой своей дагестанской улыбкой блистала за стойкой бара, к вечеру постепенно подходили постоянные посетители, рассаживались за любимые свои столики, издалека показывая Фатиме, чего они хотят и сколько – кому большой бокал, кому маленький, а кто-то решается на стопку водки. Жесты знакомы, всем понятны. Многие здороваются, хотя нигде, кроме этой забегаловки в полуподвале у Белорусского вокзала, не встречаются.

Пришел Епихин.

Еще от входа помахал Фатиме рукой, показал растопыренной ладонью, что бокал ему нужен один, большой, а пиво, как обычно, – «Невское светлое». Фатима кивнула, жестом спросила, нужны ли фисташки, Епихин развел руки в стороны, мол, а как же иначе, что же это за пиво без фисташек. Фатима показала баночку – дескать, фисташки будут получше, порция побольше и, конечно, подороже. Епихин в ответ кивнул – конечно, давай, где наша не пропадала. И сел за свой давно уже облюбованный столик в углу.

Это был тот самый день, когда к Фатиме зашли те самые двое парней, которых уже больше недели пытался увидеть Епихин.

Пришли.

На этот раз и Михась, и его толстоватый приятель Алик были молчаливее, как бы присмиревшие – не то чего-то ожидали, не то что-то у них случилось. Не кричали по мобильнику, не шумели, приветствуя Фатиму. Пришли, сели, уставились в стол, и оторвался Алик от стола только на секунду, чтобы показать Фатиме два растопыренных пальца, дескать, два бокала и больше ничего. У обоих были сумки, они повесили их на спинки своих стульев.

Нынче в Москве редко увидишь человека, у которого не было бы при себе сумки, портфеля, саквояжа, а то и просто целлофанового пакета с портретами или Божественной Аллы или Филиппа Великолепного. И у этих двоих тоже были сумки, черные, мешкообразные, с «молниями», защелками, замочками и прочими железками, которые должны были каждому знающему человеку на расстоянии подсказать, что хозяин этой сумки – не хухры-мухры, с ним надо поосторожней, с ним надо ухо востро.

Подходили все новые посетители, Епихину пришлось сдвинуться со своим стулом, к нему подсели уже знакомые девицы в обтянутых джинсах, поздоровались со значением, как бы присматриваясь к нему, как бы примериваясь, он откликнулся – подвинул к ним пепельницу и уже этим дал понять, что их увидел разговор возможен, и кто знает, кто знает, чем этот разговор закончится.

Но все это была мишура, все это была игра, может быть, даже талантливая – это когда игры никто не замечает. Смысл и суть передвижений Епихина были в другом, ему нужно было как можно ближе поставить свой стул к сумке Михася, которая теперь болталась совсем рядом, ему достаточно было опустить руку вдоль стула, и он касался этой самой сумки с «молниями», замочками и защелками.

А дальше пошел его непроизносимый разговор со Следователем, разговор, который возникал все чаще – каждый раз, когда Епихин совершал нечто необычное. Да, свои действия он называл просто необычными, не более того.

И уж никак не криминальными, упаси боже!

– Скажите, Валентин Евгеньевич, а почему вам понадобилось именно в тот день прийти в пивной бар, или, как вы его называете, в эту забегаловку? Что вы там делали?

– Пиво пил.

– Один?

– Да... Правда, потом ко мне подсели две девушки...

– А почему они подсели к вам?

– Больше не было свободных мест. А может быть, я им понравился. Или они мне.

– Вы с ними знакомы?

– Ну, как знакомы... Иногда сталкиваюсь с ними в этом баре, но назвать это знакомством... Не знаю.

– Но вы так удобно расположились, что как раз за вашей спиной оказались эти два парня...

– Не знаю, кто у меня оказался за спиной, но я пришел едва ли не первым, бар еще был пуст. Почти все посетители пришли позже и садились где кому нравилось.

– Вы разговаривали с этими ребятами?

– Я разговаривал с теми, кто был передо мной, а не с теми, кто за спиной.

– Кто это может подтвердить?

– Девушки и подтвердят.

– Они вас запомнили?

– Вполне возможно. Мы там иногда встречаемся. Потом я дал им прикурить, у них не оказалось зажигалки. Я не поверил, что у них нет зажигалки, просто способ переброситься несколькими словами. Эти девушки вообще не прочь познакомиться... С хорошим человеком.

– Я уже вызывал их сюда, они подтвердили ваши слова, – разочарованно проговорил Следователь. – А кто уходил из бара последним?

– Не знаю. Я ушел едва ли не первым. Все еще оставались. На улице шел дождь, и никто не торопился уходить...

Такой вот разговор пронесся в одну секунду в мыслях Епихина, пока он, щелкнув зажигалкой, позволил девушкам прикурить от его огонька.

«Молния» на одном из кармашков сумки Михася была расстегнута – это Епихин заметил сразу и сразу понял, что ему нужно делать. Три стодолларовые бумажки у него были приготовлены заранее, и он, не прекращая милой беседы с девушками, безжалостно втиснутыми в маловатые джинсы, опустил руку вдоль тела, как бы расслабившись, как бы в легком потрясении от их очарования, чуть отклонил правую руку и, опустив совсем небольшой пакетик в открытый кармашек сумки, задернул «молнию». И снова поставил локти на стол, уставился в глаза красавицам с улыбкой чуть усталой, даже печаль можно было разглядеть в его улыбке, печаль осознания нескладной своей судьбы – не может он, не имеет права уделить девушкам больше внимания, жестокие обстоятельства вынуждают его покинуть это прекрасное заведение. Кто знает, может быть, они снова увидятся, и тогда всем им повезет чуть больше в этой жизни, столь бестолковой и непредсказуемой.

Такая примерно улыбка была на лице у Епихина, когда он, выпив последний глоток пива, поднялся, протиснулся к стойке бара, расплатился с Фатимой, произнес какие-то слова, которые обычно забываются тут же, если, конечно, человек еще их и услышит, подмигнул двумя глазами сразу и вышел в шум и грохот Ленинградского проспекта, в суету и толчею – нервную и бесконечную.

Неожиданно возник Следователь. Как бы из ничего, просто возник, догнал Епихина, пристроился рядом и улыбчиво заглянул в глаза.